— Пугаю я вас теперь, миссис Валерия? — спросил он спокойно.
— Нисколько, мистер Декстер.
Его голубые глаза, большие, как глаза женщины, ясные, как глаза ребенка, остановились на мне с выражением какой-то странной борьбы чувств, что заинтересовало и смутило меня. То в них появлялось сомнение, беспокойное, тяжелое сомнение, то опять радостное одобрение, такое откровенное одобрение, что тщеславная женщина подумала бы, что победила его с первого взгляда.
Потом внезапно им овладело новое чувство. Глаза его закрылись, голова опустилась на грудь, он поднял руки с жестом сожаления. Он бормотал что-то про себя, предавшись каким-то тайным и грустным воспоминаниям, которые удаляли его все более и более от действительности. Я прислушивалась к тому, что он говорил, и старалась угадать, что происходило в уме этого странного существа.
— Лицо несравненно красивее, — расслышала я, — но не фигура. Разве можно быть стройнее ее? Грациозна, но далеко не так, как та. В чем же сходство, которое напомнило мне ее? В позе, может быть? В движениях? Бедный замученный ангел! Что за жизнь! И что за смерть, что за смерть?
Не сравнивал ли он меня с жертвой отравления, с первой женой моего мужа? Если так, то покойная, очевидно, пользовалась его расположением. Это было ясно по грустному тону его голоса. Выиграю я или проиграю от сходства, которое он нашел во мне? Каков будет результат, если я открою свои подозрения и свои планы этому странному человеку? Я ждала с нетерпением, не скажет ли он еще что-нибудь о первой жене моего мужа. Нет. В нем произошла новая перемена. Он вздрогнул и начал осматриваться, как человек, внезапно пробужденный от глубокого сна.
— Что я сделал? — спросил он. — Я, кажется, дал опять волю своему воображению. — Он содрогнулся и вздохнул. — О, этот гленингский дом! — пробормотал он грустно. — Неужели я никогда не буду в силах не думать о нем?
К моему невыразимому огорчению, миссис Макаллан остановила его. В его воспоминаниях о сельском доме ее сына было, по-видимому, что-то, что оскорбило ее. Она прервала его резко и решительно.
— Довольно, друг мой, довольно! — сказала она, — Вы, кажется, сами не знаете, что говорите.
Его большие голубые глаза сверкнули свирепым негодованием. Одним поворотом руки он подкатил свое кресло к ней, схватил ее за руку и заставил ее нагнуться к нему так, чтоб он мог говорить с ней шепотом. Он был сильно взволнован, и шепот его был так громок, что достиг до меня.
