Итак, многие думали об этом, но только я пошел дальше. Я подумал: если все вокруг — лишь сновиденье неведомого высшего существа, то, возможно, среди нас ходит его ничтожный двойник, который, тем не менее, «реальнее» всех нас. И тогда я решил найти его, чтобы свести счеты с этим ненавистным мне, гнусным миром, — о! у меня есть причины его ненавидеть, — с этим кошмарным сном божества; называйте, впрочем, его как угодно. Двадцать лет я искал его, двадцать мучительных лет; как и где, уже не время рассказывать. — Тут голос его задрожал и пресекся.
— Но все-таки я нашел его! Вы слышите! Я нашел его! И до полночи остался только час.
Лицо незнакомца сияло непонятным мне сумасшедшим светом. Он странно, неестественно улыбался, а по щекам текли мутные слезы. Неожиданно голос его стал по-протокольному сух, глаза потухли:
— Этот человек оказался буддийским монахом и совсем стариком. Когда я подошел к его тростниковой хижине в Гималаях, он сразу вышел из нее и, ничего не спрашивал и опустив глаза, пошел за мной. Только раз с любопытством и печалью взглянул на меня. Видели бы вы его глаза! «Его глаза — подземные озера, покинутые царские чертоги.» — Голос незнакомца совсем затих, и весь он как-то сморщился и поблек: казалось, из него выпустили воздух.
— А теперь этот старик сидит в моей конуре и ровно в полночь он умрет: в его кружке когда мы пили воду, был яд. И весь мир, все, все вокруг — от самой последней букашки до Эмпайр Стейт Билдинг, от ничтожного клерка до короля, исчезнет, «как сон, как утренний туман», — он гнусно осклабился и захохотал:
— До полночи осталось полчаса. Полчаса до конца света.
Только тут я по-настоящему ощутил всю кошмарность ситуации. Я вдруг с содроганием осознал, что все услышанное — не бред параноика, не горячечная фантазия алкоголика, а явь. Лоб мой покрылся омерзительно холодным липким потом, руки мелко дрожали. Я был совершенно, чудовищно трезв. В сердце звонили поминальные колокола, мучительно отзываясь в маленькой бледной жилке у виска. Сквозь неестественно-ясную даль обезболенного инстинктом сознания медленно просочились слова незнакомца, сказанные (я уже почти привык к этим мгновенным переменам) деловым и чуть усталым тоном:
— А вы не хотите взглянуть на этого уникального старца, корень жизни на Земле, ее овеществленный амулет, а заодно на его и, — он ухмыльнулся и развел руками, — нашу с вами агонию? Погибнуть на сцене вместе с главным героем и всем театром в последнем акте — это ли не счастье для истинного зрителя? Я живу здесь очень близко, — добавил он после томительной паузы, — на расстоянии ста ударов сердца.
