Алена была хороша как никогда — она возвышалась надо всем суетным и земным, возвышалась бесплотным ангелом, ослепительной небесной красавицей.
Это был её звездный час. И это был её последний миг в земной жизни.
Иван почти машинально, не понижая мощи внутренних полей, перевел датчики ритмов в предельное, крайнее положение, за которым не было ничего кроме небытия. Он вырвался из-за своего укрытия пулей. Сейчас он видел только её. Ничего иного не существовало. Фон — страшный, нелепый, жуткий фон из тысяч и тысяч чудовищнейших тварей с осьминого-человеком в центре и угрюмыми каменными богами-идолами. Только фон! И она — живая, парящая, беззащитная.
— Ну, паскудины! Держись!
Иван прыгнул в ров, и по спинам, лбам, хоботам монстров, словно по кочкам в болоте, перемахивая через двух-трёх сразу, помчался к ней, Елене Прекрасной. Не воевать с «богочеловеками», не крушить их, не ввязываться в вековечно-нескончаемую бучу, а только лишь достичь её и спасти, Украсть!
Вырвать из лап неумолимого рока!!
Она не видела его. Она спала. Но это нисколько не мешало Ивану. В последнем прыжке он взвился над сонмом чудищ и монстров, ухватил её грубо, сильно, резко, но вместе с тем и нежно. Повис на какое-то время в воздухе, преодолевая путы незримого поля… и стал подниматься! Это было непостижимо! Этого не могло быть! Но поле-невидимка поднимало их надо рвом, ступенями, дьявольским храмом, чудищами, нелюдями, осьминого-человеком… поднимало к жгучему малиновому солнцу. — Жертва! Жертва!! Жертва!!! — гремело снизу. Сотни тысяч жёлтых, налитых глаз вздымали их вверх, просвечивая насквозь. Иван ничего не понимал. Может, так и должно было быть! Может, жертву бросали вовсе не в ров, а вздымали к источнику света, и она сгорала там?! А может, просто её надо было приподнять повыше, да и сбросить в ров, чтоб эффектнее, чтоб зрелище было острее?! Он не выпускал Алену. Он был готов умереть за неё… или вместе с ней!
— Жертва-а-а!!! У-уо-о-оммм-у-уу!!!
В таком поле злобы, ненависти и глупой ярости Иван не бывал давненько.
Только теперь он постиг понятие «чужой, чуждый разум». Это было очень страшно!
Они были во власти этого чуждого, злобного, изуверского разума.
А тем временем фигурки внизу становились совсем маленькими, микроскопическими. И сам огромный дьявольский храм казался причудливой и пестрой игрушкой, а ров — искрящейся шевелящейся лентой.
Теперь Иван ясно видел, что никакого малинового солнца нет, что светило имеет явно искусственное происхождение. Он сощурил глаза. Да, обычный, сверхмощный планетарный светильник. Только вот конструкции не разобрать… Но печет, жутко печет. Через несколько мгновений они обратятся в головешки. Иван заглянул в лицо любимой — оно было безмятежным, в широко открытых глазах стояла влажная потусторонняя пелена. — Уо-оммм-у-ооо, — тихо донеслось до них снизу.
