— Что вы подумали, когда монахиня сказала вам, что Жан-Пьера Массэ нет у них в клинике?
Наконец-то Элен хоть как-то отреагировала, пожав плечами.
— Вы, должно быть, подумали, что Массэ, против его воли, отвезли в другую больницу?
— Да.
Она раскололась.
Нельзя было дать ей время собраться. Я расслабил узел галстука. В этом отеле не жалели дров, в номере можно было задохнуться. Правда, для первого января погода стояла необычайно теплая, по всем нормам полагалось быть гораздо холоднее. Я не сомневался, что завтра все газеты будут писать об удивительной оттепели, какой не припомнят с тысяча восемьсот семьдесят седьмого года! Во Франции наводнения, необычайную жару или холод всегда относят к периоду между тысяча восемьсот семидесятым и тысяча восемьсот семьдесят седьмым годами, как будто именно в это время страна познала все возможные природные катаклизмы!
— Тогда вы решили поставить автомобиль в гараж, подумав, что, в конце концов, он явится за ним сам, когда выйдет из больницы. Правильно?
— Да.
— Вы записали номер телефона отеля, потому что он не знал, где вы остановились, уйдя из его квартиры?
— Да.
Молчание. Я хотел задать ей еще тысячу вопросов, но не знал, с какого начать.
— Как это вышло? — прошептала она так тихо, как будто боялась звука собственного голоса.
— Как вышло, что я оказался в курсе стольких вещей?
— Да.
— Я отправился сообщить мадам Массэ о случившемся. Пока горничная провожала вас до стоянки такси, позвонили из Блю-бара, попросили приехать за Люсьенн.
— Люсьенн! — подскочила девушка.
— Извините меня, знаете, мы, американцы, очень фамильярны! Значит, я поехал туда. Мадам Массэ напилась пьяной и пыталась отравиться таблетками.
— Вот как?
— Я отвез ее домой.
Ее глаза заблестели. Я понял, о чем она подумала.
— Именно, — сказал я. — Именно я ответил вам по телефону, когда вы позвонили во второй раз.
Снова молчание! По улице прошла компания гуляк, распевая во все горло, но никак не попадая в лад.
— А она? — наконец прошептала Элен.
— Люсьенн Массэ?
— Да.
— Так что?
— Она… она не знает?..
— Нет. Я же сказал вам, что она слишком много выпила.
— У себя дома?
— Что?
— Она пила у себя дома?
— Да. А что?
Элен перестала плакать. Казалось, горе у нее сменилось тяжкой тревогой.
— Эй! Отвечайте! Почему вы спросили меня, пила ли она у себя дома?
— Что она пила?
— Виски.
— Со льдом?
— Да уж не помню. Но, черт возьми, вы ответите мне, в конце концов?.. О! Я все понял!
Я вспомнил о коробке с пробковой стружкой, о бачке со льдом, о пустой ампуле — и действительно все понял.
