Интересно, а как бы встретил меня Париж сейчас, очутись я там снова? Неужели и я ощутил бы с такой же остротой неумолимый бег времени, как об этом написал некогда нищий бродяга — великий Франсуа Вийон? Всякий раз, возвращаясь в свой любимый Париж после долгих лет странствий и скитаний по свету, он убеждался, что даже в этом вечно юном городе все подвластно времени: и его подружки, чья яркая красота заметно поблекла, и старые верные друзья, которые уже вышли в тираж, хотя им еще не перевалило и за пятьдесят. Не устоял перед натиском времени и заклятый враг Вийона, казалось бы всемогущий, король Людовик XI.
В Париже я ходил по тем же улицам, по которым когда-то бродил Вийон. Влекомый любопытством и страстью к приключениям, я забирался в трущобы, где живут бедняки. Заглядывал в мрачные кварталы, где и днем не гасят света. Посещал сомнительные заведения, пристанища воров, контрабандистов, цыган и прочего шумного люда, всюду чувствующего себя как дома. Встречался с неряшливо одетыми мужчинами, которые будто соперничали между собой — у кого самые взлохмаченные головы и самые нечесаные бороды. Не было в Париже такого уголка, куда бы я не заглянул. Я останавливался перед почерневшими от времени домами, где некогда жили великие люди, я ходил по мостовой, обагренной кровью коммунаров, и передо мной страница за страницей оживала славная история незабываемого и покоряющего сердце города.
А когда я, бродя по Парижу, вдруг оказывался в бушующем море демонстрантов, которые выступали против преступных войн колониализма, против эксплуатации и угнетения, я чувствовал себя в этой толпе уже не чужаком, а настоящим парижанином. Вместе с другими я выкрикивал: «Свободу Африке!», «Долой грязную войну во Вьетнаме!», «Вон из Индокитая!» И мой голос, казалось, сливался с голосом всего Парижа…
С тех пор прошло семнадцать лет. Сегодня в этом городе, как и во всем мире, звучат голоса, проклинающие новую грязную войну во Вьетнаме. И сейчас по улицам и площадям Парижа идут колонны демонстрантов. Это юноши и девушки, которых в те дни, когда я учился в Париже, еще и на свете-то не было. Мы передали им эстафету жизни и борьбы. Эта мысль радует и в то же время наводит грусть. Может быть, именно поэтому ночью я не сомкнул глаз. Курил сигарету за сигаретой. Потом писал, писал и писал. А утром все изорвал в мелкие клочки…
— О чем задумался? — Меня дернул за рукав Абдель-Азим, мой двоюродный брат, шагавший рядом со мной по Каср-ан-Нил. Мысли мои были далеко, и я словно забыл о его существовании. Разве просто ответить на его вопрос? Пожалуй, лучше промолчать.
