«Это случится, – обещал мне шепот. – Верь нам… верь в нас… мы шепчем о том, что должно случиться».
Дэвиду не хотелось, чтобы я спала одна, но когда я сказала, что у меня в некоторых местах появилась сыпь, он понял. Ничто не должно было угрожать новой жизни, которую мы создавали. Я сказала, что люблю его, объяснила, как гормоны бесятся во время беременности и что заниматься в это время любовью нежелательно. Я пообещала, что после родов все изменится.
Когда я пришла домой вечером накануне его отъезда, он сказал, что нам надо поговорить, взял меня за руки и усадил на стул.
– Успокойся, – сказал он, – и выслушай меня. Из-за всей этой суеты и работы допоздна, если не считать поездки в Дублин, я, с тех пор как вернулся домой, почти не вижу тебя.
Он поцеловал меня, ожидая, что я отвечу на ласку. Я застыла на месте. Мое тело запротестовало, обвиняя его в эгоизме и желании потакать собственным прихотям. Он не видел испуга за моей маской холодности? Как такое возможно?
– Почему ты отталкиваешь меня? – спросил он. – Неужели ты думаешь, что я животное, которое не может просто лежать рядом, не испытывая желания вторгнуться в твое тело?
Я почти решилась рассказать ему правду. Я почувствовала, как задрожали ноги. Мне захотелось встать на колени и сознаться во всем. Но шепот уже не старался мягко убедить меня. Теперь он приказывал. Я выпрямилась и взглянула на мужчину, чьих детей я носила так недолго, всех пятерых, и который теперь пытался заставить меня продолжить это.
«Больше никогда… больше никогда… больше никогда…»
Он отпрянул от меня, пожелал спокойной ночи и сухо поцеловал в лоб. Я понимаю его желание разделить мои переживания, но это путешествие мне суждено совершить в одиночку.
К тому времени, как мы вышли из «Мускатного ореха», дождь уже закончился. На рынке начали появляться покупатели. Возле кафе на одеяле сидела какая-то женщина, явно не из местных. Ей был максимум двадцать один год. На руках она держала младенца, а рядом с ней примостился маленький мальчик с тусклыми глазами. Я начала рыться в сумочке в поисках мелочи, а Мириам вернулась назад в кафе, чтобы купить сэндвичей и кофе для матери и молока для мальчика.
Женщина сказала, что мальчика зовут Миссус. По всей видимости, ей, такой хрупкой, было тяжело справляться с малышом одной.
Казалось, взгляд ее внимательных, многое повидавших глаз проникает мне глубоко в душу, где спрятан мой страшный секрет. Тротуар подо мной качнулся, а может, я просто споткнулась. Монеты выпали из моей руки и покатились по камням улицы. Маленький мальчик быстро собрал их и зажал в кулачке.
