Слово пробуждает и питает интуицию, но оно не направляет и не ограничивает ее. В образе девушки «редкостной красоты», пострадавшей на уборке льна, кто-то увидит Россию, изуродованную мялкой – войной и революцией… Задуматься: кто спасет ее? Как?
Кому-то такое толкование покажется неубедительным, произвольным. Взамен может быть предложен другой вариант – пробуждение в молодом человеке гуманистического сознания, становление гражданина, специалиста-врача и т. п.
Художественная правда не столько понимается, сколько ощущается, чувствуется, и адресована она не столько уму, сколько душе, если, конечно, позволительно, хотя бы в абстракциях, отделять их друг от друга. А уж к чему душа читательская приуготовлена – вопрос иной. Одно важно – не подсовывать ей готовые решения, освобождая от необходимой и благотворной работы. Художественное слово редко преподносит готовую истину, оно помогает в поиске ее, способствуя движению личности к Идеалу.
Понимание того факта, что в каждом подлинном произведении искусства могут быть обнаружены и различаться «правда действительная» и «правда художественная», обогащает восприятие читателя, позволяя ему увидеть и оценить глубину, многозначность и многоцветность описанного. Необходимость искать в тексте подтверждение своим догадкам значительно обогатит читательское мастерство, поможет установить и осмыслить непростые связи между словом, образом и интуицией.
Во многих учебниках и учебных пособиях читателя ориентируют главным образом на оценку художественного произведения с точки зрения совпадения или несовпадения в нем описанного с реально происшедшим: «Она была рождена, – говорилось в недавнем учебнике для 10-го класса о «Поднятой целине», – жизнью великой эпохи и вошла в историю литературы как правдивая летопись времени великого перелома»[49]. На самом же деле роман Шолохова, как и всякое художественное произведение, прежде всего интересен своими персонажами. Нельзя при этом не заметить, что в свете сегодняшних знаний о коллективизации навязанное писателю определение романа как «правдивой летописи» событий звучит двусмысленно. Ведь писатель не фактограф, он художник, а в результате подобного подхода художественное произведение утрачивает свою специфику: роман перестает быть романом и рассыпается на цепь словесных иллюстраций к истории коллективизации.
Соотношение факта и вымысла выступает одной из составляющих при характеристике творческой индивидуальности писателя. Ограничиваться указанием на соответствие описанного реальному – значит игнорировать эту индивидуальность, разрушать художественную структуру, сводить деятельность писателя исключительно к воссозданию «правды действительной» и не стремиться к высшему в искусстве – к познанию «правды художественной».
