Тут выражение ее лица, разумеется, изменилось, она вспомнила, что случилось ночью. Он хотел сказать «прости», что он отчаянно раскаивается, что он никогда больше… Но он не умел выражать чувства словами, язык всегда его подводил в самый ответственный момент. Он ждал, что она сама скажет, и смотрел не отрываясь на ее рот, словно пытаясь силой воли заставить его сказать хоть что-нибудь. Потому что нет таких слов, которые были бы хуже, чем эта тишина.
— Мне было больно, — сказала она.
Он собрался с духом, сел рядом с ней и помог ей сесть. Обнял ее, и она не стала вырываться. Она продолжала сидеть, и он начал надеяться, что… Но нет, то, что он сделал, — непростительно. Душа его металась между страхом и любовью. Мысль о возможном обвинении без шанса оправдаться распаляла в нем злость, и он уже подумывал, не запереть ли ее снова. Он погладил ее по щеке, и она резко к нему повернулась:
— Как ты мог? Я думала, что мы с тобой — одно целое.
Он увидел синяки на ее щеке и шее. Он раньше видел ее свадебное платье на эскизе, знал, что оно с глубоким декольте. Даже если она никому ничего не скажет, все увидят синяки. У него на работе все узнают…
— Ты любишь меня? Я теперь в этом сомневаюсь, понимаешь? — сказала она.
До него не сразу дошли ее слова. Так они были далеки от того, что думал он сам. Любит ли он ее? Он не осмеливался поверить в то, что она сказала именно это. Он увидел в ее глазах слезы, и чувство собственной вины впилось в него тысячью иголок. Слова, разве можно полагаться лишь на слова? Он осторожно наклонился к ее лицу и поцеловал веки, нос, губы, подбородок. Когда он почувствовал, что она обняла его за шею, выдержка окончательно его покинула, и он заплакал, как ребенок.
Этого она терпеть не могла. Это портило ей сон по ночам и отравляло дни. И он знал, но все равно заставил ее это сделать. Астрид Моссберг выжала педаль газа до самого пола своего зеленого «рено», чувствуя затылком дыхание собаки. Собака принадлежала сыну, но этим летом он решил прокатиться по Транссибирской магистрали. Сказано — сделано. Она же говорила: «Я не возьму собаку! Ни за что! Ни при каких условиях!» А теперь она сидела в машине с ротвейлером Гудроном на заднем сиденье и ехала в лес. Никогда, никогда больше она не будет выгуливать эту псину в городе! От одного воспоминания о том позоре она краснела. Вот знай она заранее…
В тот раз Астрид, ничего не подозревая, выгуливала Гудрона в парке Таллюнден. Она даже пакетик с собой взяла, чтобы убирать за собакой в случае необходимости. Собачьей необходимости. Насчет того, что может возникнуть какая-то иная необходимость, Астрид пребывала покуда в счастливом неведении.
