— Да, конечно, — сказал Хартман, все еще под впечатлением от рассказа, — конечно. Поздравляем с сегодняшней победой.
— Правда, он производит приятное впечатление? Что скажешь? — спросил Хартман, с трудом поднимаясь с жесткой и низкой скамейки.
— Пожалуй, — ответила Мария, чувствуя, что еще посидела бы в тишине у моря.
Арне Фольхаммар стоял у кухонного окна и смотрел вниз на людей, толпящихся у ресторана «Готландский погребок». В пестрой толпе он искал ее зеленое платье, ее светлые волосы. Дверь подъезда открылась и закрылась — но никакого звука шагов наверх не последовало. Своим натренированным ухом он всегда мог определить, кто из соседей пришел домой. Он знал, что Петерсон шаркает и тяжело дышит, госпожа Линдстедт стучит каблучками, а Андерсон идет почти неслышно. Последний всегда свистит, когда вставляет ключ в замок. Наверно, дает знать злым духам, чтобы успели скрыться до его появления, так же как люди громко топают, идя по траве, чтобы распугать змей.
Арне выключил лампу на кухне, чтобы лучше видеть, что делается в темноте на улице. Что-то произошло около руин церкви Святой Екатерины. Там кричала женщина, а двое мужчин, видимо, дрались. Их окружили празднично одетые люди. Арне почувствовал тревогу. Он ощутил себя брошенным, как в детстве, когда Мона и Ансельм ушли на похороны и оставили его одного и он несколько часов просидел у окна как приклеенный, ожидая их.
У каждого времени свои обычаи. Тогда считалось, что детям нечего делать на похоронах. Если бы они знали, какие фантазии его одолеют, о мертвеце и его проклятии, которое поразит мать и деда, то, может, взяли бы мальчика с собой. Он и сейчас видел то, что ему тогда примерещилось: полуразложившийся труп с мясом, свисающим с костей, с глазницами, налитыми кровью, пытающийся разорвать мать и деда своими костлявыми пальцами. Мертвый был уже не человеком, и сила у него была нечеловеческая. Он потом их обоих закопает, а могильный холм сровняет с землей, чтобы никто не нашел. А сам растворится в воздухе, развеется ветром. И Арне останется на свете совсем один, страшно подумать. Правда, была в этом и капелька торжества — никто ему больше не нужен. Но если не отходить от окна, даже в туалет, если сидеть совершенно неподвижно, то с ними ничего не случится. А стоит хотя бы шевельнуться, и смерть выиграет.
Вот и сейчас, как в детстве, он стоял неподвижно, глядя в одну точку, и ждал Биргитту, неосознанно подчиняясь той же магии.
