— Вильхельм никогда на это не пойдет! — возмущенно сказала София. — Оба терпеть друг друга не могут после ссоры из-за прибрежной земли и рыбных угодий. — Вид у нее был такой, точно Улоф произнес кощунство. Тот едва сдерживал улыбку.
— Отец по-прежнему отказывается платить за аренду берегового участка. Утверждает, что в губернском архиве есть бумага, по которой участок находится в бесплатном пользовании всех жителей Эксты, — сказал Улоф, наморщив лоб. — Если он не одумается, то придется заплатить целое состояние. В архиве этого документа никто не видел. А без него никакой адвокат не возьмется за это дело.
— А ты что скажешь, Мона?
— Я в это не вмешиваюсь.
— Так пора это сделать! — сказала София, поднялась из-за стола и смахнула с шорт крошки. Подруга сделала то же самое.
— Спасибо за кофе.
Они помогли убрать со стола.
— Не хотите нарвать себе крыжовника? Я просто не успела убраться в рыбацком домике. Может, я съезжу туда прямо сейчас на велосипеде, а Улоф потом подбросит вас на машине вместе с ягодами? — предложила Мона.
Нет, спасибо, дорогуша. Нам бы теперь только вымыться и лечь спать.
Они вчетвером влезли в «сааб» Улофа, втиснув туда же клетку с попугаем какаду. Птица выдернула у себя перо и осуждающе посмотрела на всех черными глазами. От одиночества и недостатка общения птица занималось самоистязанием. Как святая Биргитта, смеялся Улоф. Хотя Биргитта пошла еще дальше, лила расплавленный воск себе на сгиб локтя и сдирала корки с запекшихся ран, чтобы снова пошла кровь, или стегала себя бичом по спине, если ее муж опаздывал домой.
Мона хотела было сесть на переднее сиденье рядом с Улофом, но София ее опередила.
Мона слышала, как они говорят о цистерцианском монастыре в Руме и о руинах в Висбю, но так нервничала, что с трудом понимала их слова. А вдруг на полу остались капли крови или еще что-нибудь такое?
— Мона, ты почему не отвечаешь?
— Извините!
Улоф понес чемоданы гостей через двор к домику. София побежала налегке вперед, щебеча:
— Глядите, здесь есть цветы — альбиносы! Синяк не синий, а белый!
Рыбацкие домики отбрасывали длинные темные тени. Сети медленно покачивались на кольях. Нога у Моны болела, место укуса дергало. Она хотела подойти к дому первой и открыть дверь, но тело не слушалось. Болело не только тело, но и душа.
София наклонилась, чтобы достать ключ из-под камня за углом бревенчатого дома. И тут Мона спохватилась, что забыла его туда положить. Во всяком случае, она не помнила, чтобы его туда клала. Но София вытащила этот здоровенный ключ. Вставила в замок. Дверь открылась сама.
