— Ура! — Эцаган делает рукой какой-то жест, видимо означающий победу. Внезапно он хмурится. — Ой, а можно вас попросить, пока Алтонгирела нет, посмотреть, что у меня там на лбу?
— Ты хочешь сам посмотреть или чтобы я посмотрела? — криво ухмыляюсь.
— Ну… я просто хочу знать, как буду выглядеть, до того, как он увидит…
Взгляд его становится весьма тоскливым. Ох уж мне эти эстеты.
— Эцаган, я думаю, уж раз он до сих пор сидит у твоей постели как пришитый…
— Да, я знаю, что он меня не бросит! — выпаливает Эцаган раздраженно. Видимо, я сегодня не первая явилась с умными мыслями. Или Алтонгирел его сам задолбал уверениями. — Я просто хочу знать, что там.
Ладно, в конце концов, можно и показать. С такой-то регенерацией там уже должно быть нестрашно. Поливаю пластырь перекисью — этот, хирургический, от нее сразу теряет липкость. Собственно, все совсем здорово: на месте лазерного ранения еле заметная блестящая полоска, и больше ничего. Моя машинка да их регенерация — вот он, рецепт чуда.
Эцаган замечает мое обалделое выражение и кидается к зеркалу, которое, к счастью, просто по другую сторону кровати.
— Руками не трогай, — говорю.
Все-таки кожа нежная еще, не стоит. Вижу в зеркале счастливую физиономию пациента: вот она, вечная награда за труды. Впрочем, от денег я тоже не откажусь. Да ладно, едой и транспортировкой откупились.
И тут, конечно, для пущего драматического эффекта входит Алтонгирел с сервировочным столиком. Пока длится немая сцена, я успеваю откатить столик в сторону, чтобы не свалили, и выскочить из каюты в коридор. Общение пациента с семьей наблюдать не нанималась.
Стою, жду, пока наобщаются, чтобы проследить за кормлением. В конце коридора нарисовываются Азамат с Тирбишем. Заметив меня, ускоряют шаг.
— Что-то случилось? — спрашивает Азамат озабоченно.
— Да нет, просто жду, когда эти двое там внутри смогут воспринимать информацию.
Тирбиш осторожно заглядывает в щелку.
— Ух ты… у-у-ух ты…
— Что, уже секс? — спрашиваю настороженно. С этим пока все же лучше погодить.
— Не-эт, — хихикает, — но прикольно.
Азамат складывает руки на груди и вперяет в меня якобы укоряющий взгляд. Я усмехаюсь, но молчу, как партизан.
— О, — говорит Тирбиш. — Можем входить.
Они входят, и я следом. Наши голубки слегка раскраснелись, но оба совершенно счастливы, удивительно, что нас заметили.
— Ого, — поражается Тирбиш. — Вообще ни следочка! Вот это я понимаю, крутые земляне!
Азамат некоторое время просто стоит у двери, качая головой, потом слегка улыбается и говорит:
