— Ладно, — говорю. — Против крема никаких предрассудков нет?
Пожимает плечами.
— Не знаю уж, что им можно сделать, но если ты хочешь, то я попробую.
— Азамат, из нас двоих тебя больше волнует твоя внешность, — сообщаю я, выдавливая мазь на пальцы. Встаю на колени на кровати рядом с ним и принимаюсь втирать — начинаю с лица. Он отстраняется:
— Лиза, да ладно, я сам, чего ты…
— Того, что просто намазать, мало, надо втирать, а я что-то не чувствую в тебе энтузиазма для этого. Потерпи уж, голову не откручу.
— Но тебе же неприятно…
— Мне что-то кажется, что тебе самому гораздо неприятнее, — хмыкаю. — А я привычная, у меня работа такая. Ладно, на вот, пока я тут занята, втирай в ладони.
Азамат смиряется и покорно позволяет мне разобраться с его физиономией и шеей, а сам тем временем честно трет руки.
— Дай хоть посмотреть, может, там впиталось, — говорит через некоторое время.
— А ты что, не чувствуешь?
— Ты думаешь, этими шкварками что-то можно почувствовать? — кривится он. Ох, ну ни фига себе…
Беру одну его руку, провожу по ладони.
— Чувствуешь меня?
— Ну если специально об этом думаю, то да.
Н-да, с их регенерацией можно считать, что этим шрамам все тридцать лет, заживает-то все в два-три раза быстрее, уже даже болевых ощущений не осталось, как окаменели.
— Тем более надо мазать, — говорю ему. — Тебе же так неудобно!
Он смеется, дескать, неудобство — последняя из его проблем. Ну-ну. Руки вообще выглядят страшновато: вся ладонь искорежена, пальцы неровные.
— Можно спросить, что с тобой случилось? — говорю осторожно и быстро добавляю: — Если не хочешь, можешь не отвечать.
Пожимает плечами, дескать, почему нет.
— Граната в руках рванула. Малого радиуса, а то бы не выжил, но…
Да уж, удивительно, как выжил-то. Сжимаю его ладонь крепко в знак сочувствия.
— Я сделаю все, что могу, — говорю убедительно. — А теперь давай снимай свитер.
Как я и ожидала, это не так просто. Тут вам и ужас в глазах, и кровь к лицу приливает, и всякое бормотание про то, что он обойдется, да это неважно, он сам, и вообще, под одеждой не видно…
— Азамат, — говорю серьезно, — давай-ка по-хорошему, а то я тебя усыплю и все равно сделаю по-своему.
Идея разделить судьбу Алтонгирела ему не шибко нравится, так что он все-таки неохотно, медленно стаскивает свитер.
Боже, что там творится! Вся грудь разворочена — ну этого я ожидала. Но оно все воспаленное, шелушится… мать моя женщина.
— Тебе, — говорю, — точно не больно?
Азамат, отвернувшись как можно дальше в сторону, цедит сквозь зубы:
