Гунтрам встал, стараясь овладеть собой, и тоже обратился к Берндту:
— Это похоже на настоящее нападение, не забудьте, что я в вашем доме. Надеюсь, вы сумеете защитить своего гостя от подобных вторжений.
Берндт укоризненно посмотрел на шурина, угадывая его замысел, и тихо недовольным тоном сказал:
— Ты мог бы избавить нас от этого, Вильям. Все можно было устроить иначе.
— Нет, — холодно ответил Морленд.
Адальберт с изумлением и страхом глядел на отца, от него не укрылось смущение старика, и он вполголоса проговорил:
— Успокойся, папа! Надо же выяснить это дело.
Просьба сына успокоиться была не лишней, так как при приближении Зигварта Гунтрам невольно отшатнулся. Тон Зигварта свидетельствовал, как сильно он был взволнован, но он уже вполне овладел собой, когда заговорил:
— Господин архитектор Гунтрам, нам надо окончить наш старый спор. Два года тому назад я, к сожалению, так вспылил, что дал вам повод позвать своих слуг. Теперь среди присутствующих здесь вы в полнейшей безопасности, и я требую ответа, в котором вы мне тогда отказали.
— Ответа? Что вы хотите этим сказать? — Гунтрам тоже овладел собой. — На оскорбления я вообще не отвечаю. Если вы намереваетесь повторить ту же самую сцену, то я предпочитаю уйти. Объясняться я считаю ниже своего достоинства.
Он действительно повернулся к двери, но там стоял Морленд, предвидевший подобный исход и заступивший ему дорогу. В ту же минуту Зигварт быстро подошел к своему прежнему учителю и повелительно произнес:
— Вы останетесь, мы объяснимся перед этими свидетелями, и ни один из нас не уйдет, пока мы не закончим.
— Это неслыханное насилие! — возмутился Гунтрам! — Я приехал сюда отдохнуть к старому другу и вдруг… Берндт, неужели вы допустите это?
Коммерции советнику была крайне неприятна эта сцена, он охотно положил бы ей конец, но видел, что это невозможно, а потому ответил:
— Я думаю, Гунтрам, что вам лучше остаться.
— Да, это должно быть, наконец, выяснено, — раздался голос Адальберта, — всем понятно, что произошло недоразумение. Не заходи слишком далеко, Герман, и помни, что я не позволю оскорбить отца.
Зигварт посмотрел на друга своей юности долгим и серьезным взглядом.
— Мне очень тяжело, Адальберт, что я не могу избавить тебя от того, о чем ты рано или поздно узнаешь. Ты все еще находишься в заблуждении, что речь идет о разногласии в вопросе искусства или о чем-нибудь подобном. Но между мной и твоим отцом стоит обман, кто-то из нас обманщик: я или он. Считаешь ли ты меня способным на обман?
