— Глупости! Он-то мог серьезно отнестись к этому делу, потому что у него не было другого выхода, но семнадцатилетняя девушка вряд ли может серьезно думать о смерти.
— В ней есть что-то такое, о чем мы и не подозревали. Я убеждена, что она пошла бы на смерть с любимым человеком и разделит с ним жизнь, какова бы она ни была. Я обещала от твоего имени помочь ей, а если ты не хочешь этого, то помогу сама. Они должны быть счастливы.
— Не собираешься ли ты играть роль ангела-хранителя этой нежной парочки? Но эту роль уже взял на себя Герман Зигварт. Невозможный человек! Впервые в жизни получил маленький капиталец и немедленно расшвыривает его ради сына человека, обманувшего его.
— Но ты не допустишь этого? Ты внесешь эти деньги?
— Нет, да и тебе не советую. Зигварт настоит на том, что однажды вбил себе в голову. Он ответит тебе, что это тебя не касается и что он сам хочет спасти своего друга. Но вот в чем он прав: он просит для него не денег, а работы. В этом Гунтрам нуждается больше всего. Пусть он узнает, что у нас, в Америке, не только весело живут, но умеют и работать. Со временем выяснится, что из него выйдет. Но довольно об этом. У тебя есть известия из Равенсберга?
— Бертольд писал мне третьего дня. Он снова пытался переубедить меня.
— Это совершенно напрасно. Он отлично знает, что мы никогда не отступим от своих желаний. Сегодня истекает назначенный срок. Он не приехал, следовательно, дело решено.
Алиса быстро, с недовольным видом подняла голову.
— Он не может приехать, не может принять твое условие. Отказаться от владения Равенсбергов, формально отречься от отца, выплачивать ему ежегодно пенсию, так позорно обойтись со стариком он не может.
— Но ты уже была согласна на эти условия, — возразил Морленд. — Я действовал только от твоего имени. Во всяком случае, я того мнения, что лучше как можно скорее окончательно разорвать то, что оказалось непрочным.
— Но ведь на самом деле ты наносишь тяжелое оскорбление моему свекру.
— А знаешь ли ты, что он сделал со мной? Знаешь ли ты, что я выслушал от него во время последнего разговора? Граф знал, что было поставлено на карту, и осмелился говорить, что мы только жалкие торговцы, годные лишь для того, чтобы позолотить своими деньгами обветшавшую графскую корону, и что мы должны были считать за величавшую честь возможность породниться с Равенсбергами. Когда мы дошли до этого пункта, я просто-напросто ушел от него. Но он раскается в этом!
