— Славен Господь! — произнес Чезаре единственную формулу, которой его научили при встречах со служителями церкви, и снял шляпу.
— Что тебе надо, юноша? — ответил ему надтреснутый старческий голос.
Ясно было, что, раз он пришел, значит, чего-то ему здесь надо, но не мог же он рассказывать историю своей жизни или делиться мыслями, которые терзали его, через окошечко.
— Я бы хотел поговорить с достопочтенной матерью-настоятельницей, — объяснил он.
— Вот как, — сказала старушка не без иронии, показав морщины, которые лучами расходились от углов ее глаз. — Ах, какой прыткий! «Хочу поговорить с матерью-настоятельницей». Ты знаешь, сколько народу хотело бы поговорить с ней? Ты это себе представляешь? — В лице старой монахини было и женское любопытство, и монашеская степенность. — Ты что, знаком с матерью-настоятельницей? — Она говорила с ним так, словно и не собиралась покинуть окошечко и открыть ему дверь.
— Нет, сестра, — признался Чезаре, терпеливо перенося дотошность монахини. — Я незнаком с матерью-настоятельницей.
— Видишь, значит, я была права, — ответила монахиня, все время меняясь в лице в своем театрике-окошечке. — О чем ты хочешь говорить с ней?
— Мне нужно получить у нее некоторые сведения. — Монахиню было нелегко уговорить.
— И ты хотел побеспокоить мать-настоятельницу только для этого? Какие сведения? — спросила она с любопытством, совсем не монашеским.
— Сестра, причина у меня есть, — ответил Чезаре решительным голосом, — но я не могу сказать вам, какая.
— Ах вот как! Посмотрите-ка на него!.. — укорила она, покачивая головой в своем театрике. — А впрочем, подожди-ка минутку! — сказала она, неожиданно захлопнув окошечко.
Прошло несколько тягучих мгновений тишины под солнцем перед темным подъездом. С площади доносились голоса и праздничные звуки, но на площадке перед коллегией не было ни души. Наконец створка двери открылась, и старушка впустила его.
— Ну ты и прыткий, — пробормотала она, медленно обходя вокруг него и обшаривая его любопытным взглядом. — Хочешь видеть мать-настоятельницу, и притом немедленно, а сам даже не договорился о встрече. — Она бормотала это про себя, как бы в раздумье, продолжая внимательно разглядывать его и словно бы ища в лице и фигуре этого парня какое-то давнее воспоминание, которое постепенно обретало в чреде давно забытых событий осязаемо ясную форму.
Уже то, что его впустили, было для Чезаре удачей.
— Вы думаете, она сможет принять меня? — спросил он.
