Телеграммы были от родственников, знакомых, друзей, от финансистов, промышленников и банкиров. На английском, французском, немецком языке, две или три на испанском… взгляд ее задержался на именном бланке с убийственно ровным почерком бывшего президента совета. «От тебя и нужно ждать первого подвоха», — подумала она, слегка наморщив свой прекрасный гладкий лоб, и отблеск каминного пламени сверкнул в ее взгляде, решительном и твердом, как изумруд.
Смеркалось. Большую гостиную освещали только языки огня в камине, которые то вспыхивали, то вновь ложились на розоватые с голубым пеплом угли. Анна уперлась ногой в ковер и повернула кресло так, чтобы оно оказалось напротив задрапированной бархатом стены. Затем она нажала на кнопку, и бархатный занавес послушно раздвинулся. За стеной из массивного стекла взошла искусственная заря, осветив лужайку с девственно чистым снегом. Внезапно на ней показались две пары прекрасных породистых доберманов, которые затеяли на лужайке яростную беготню и борьбу. Изображение было отчетливым и естественным, нисколько не напоминавшим телеэкран, а лай этих псов, их запаленное дыхание явственно доносились сквозь стену до нее. Анна любовалась игрой этих крупных, сильных животных, упиваясь сознанием своего богатства и могущества.
Аузония приоткрыла дверь гостиной, оторвав Анну от одной из ее самых любимых игрушек.
— Анна, девочка моя, — позвала она вполголоса. — Уже целый час ты сидишь тут одна. Тебе приготовить чего-нибудь?
Анна подняла голову, и копна ее волос, черных и волнистых, засияла в свете, который пропускался снаружи.
— Делай как знаешь, — ответила она, не двигаясь.
Одним прикосновением к кнопке электронного выключателя погасила свою великолепную игрушку. В то время как Аузония зажигала бронзовую лампу Тиффани с прозрачным, как паутина, абажуром — подарок друзей-американцев, — бархатный занавес наглухо закрыл стеклянную стену.
Выходя из гостиной, Анна с нежностью взглянула на портрет женщины в кружевном чепце.
— Точно как Мария, — заметила няня.
— Точно как Мария, — повторила Анна.
Анна прошла голубой коридор до дальней двери и едва успела коснуться ее, как створки медленно раскрылись и зазвучал орган. Анну охватило волнение, когда она оказалась в молельне отца с потертой ореховой скамеечкой для коленопреклонений и простым деревянным распятием на белой стене.
— Пришел синьор, что выступает в теленовостях, — сообщила Аузония, заглянув часом позже в ее кабинет. Няня знала, что человек этот был президентом совета и что теперь он министр. Она прекрасно знала, как его зовут, но, испытывая к нему неприязнь, она называла гостя не иначе, как «тот синьор, который выступает в теленовостях».
