Птицы без ошибки «читают» книгу земли, и не только земли — они умеют использовать силу обыкновенных кучевых облаков, они точно знают: тёмный край облака «тащит к себе», вверх, светлый «сбрасывает» вниз.
Что природой дано орлам, упорством постигал человек. И он постиг: Карташёв научился отыскивать в небе невидимые восходящие потоки, научился с тысячеметровой высоты по-орлиному оценивать земную поверхность, держаться за кучевые облака.
Прошло ещё немного времени, и он уже без орлиной помощи пошёл в свои дальние безмоторные перелёты.
Был Карташёв учеником — стал мастером.
Сидит другой раз человек, пилит, строгает, проволочки прилаживает — словом, мудрит. Спросят его:
— Что делаешь?
— Изобретаю, — ответит и назовёт какую-нибудь необыкновенную вещь.
Тут уж непременно его на смех поднимут:
— Тоже изобретатель, Эдисон доморощенный!
А по-моему, зря зубоскалят. Это хорошо, когда человеку неспокойно живётся, когда в голове у него тревожные мысли бродяг. Бывает, из пустяка такая штука получается — и во сне не приснится.
Помню, предстояло мне облетать только что вышедшую из ремонта «Чайку», один из лучших истребителей довоенного времени.
Машину выкатили из ангара, долго осматривали, пробовали на земле. Наконец ведущий инженер сказал: Всё в порядке, можно лететь.
Я надел парашют, поудобнее уселся в кабине и запустил мотор. Ожили стрелки приборов. Винт сверкнул серебристым диском и потерял свои очертания.
Не торопясь менял я режимы мотора, прислушивался к его голосу — всё как будто обстояло нормально. Тогда, сбавив газ, я покачал ручкой управления, передёрнул педалями — рули отклонялись исправно. Больше у меня не оставалось вопросов ни к двигателю, ни к самолёту.
Механики убрали колодки из-под колес, и я порулил к взлётной дорожке.
Разбег. Взлёт.
Быстро увеличилась скорость, и вместе с ней в моторе зазвучала незнакомая, всё нарастающая посторонняя нота. Взгляд метнулся к приборам, руки убрали шасси, на всякий случай подвернули машину поближе к лётному полю. Всё это произошло мгновенно, здесь действовал инстинкт лётчика — автоматические навыки. А сознание было занято другим: что с мотором?
Но всё шло нормально. Самолёт брал высоту, скорость не падала, и двигатель тянул прекрасно. На двух с половиной тысячах метров я стал переводить машину в горизонтальный полёт — «Чайка» заплакала. Да-да, в этом нет никакого преувеличения: она плакала протяжно и жалобно.
Самый смелый, самый опытный человек теряет в себе уверенность, когда не видит, не сознаёт, откуда исходит опасность. Что-либо понять в этом полёте мне было действительно трудно: приборы не показывали никаких особых отклонений, не вызывала подозрений и обшивка, и всё же машина плакала. Стоило убрать газ — странный звук исчезал на время, но, как только «Чайка» переходила в планирование, она снова начинала стонать.
