Приземлился курсант обычно.
И вот он стоит передо мной, светловолосый, с острыми чертами лица, с голубыми спокойными глазами; стоит, прижав к бедрам руки, и смотрит мимо меня в степь. Он ждёт замечаний.
А я молчу. Молчу и разглядываю его. Разглядываю и думаю о своём. Потом говорю тихо:
— Вы, Страшевский, хороший ученик своего учителя, прямо кровный наследник Вольфа. Мы с ним давно знакомы, ещё с тысяча девятьсот шестнадцатого года.
Внезапная атака всегда имеет успех!
Вечером Страшевский подписал протокол допроса, начинавшийся словами: «Я, лётчик эскадры Удет, сотрудник имперской разведки лейтенант Карл Дитрих…»
Тому, кто не жил на востоке, трудно поверить в такой каприз погоды: вчера сухая, прозрачная осень, а сегодня — зима. Снег, ветер, обрывающий провода, сплошной ад.
В тот год, далёкий тревожный год, когда редкий день на границе проходил спокойно, зима налетела на целый месяц раньше обычного. Два дня не унимался буран. Когда же наконец стихло, все дороги оказались заметёнными.
Генерал вызвал к себе лётчика Пастухова. Когда Пастухов явился к генералу, тот сидел в своём большом неуютном кабинете задумчивый и молчаливый.
— Читай, — сказал генерал и протянул лётчику голубоватый бланк радиограммы.
«Срочно присылайте валенки. Угрожает массовое обморожение», — прочёл Пастухов.
— Надо немедленно лететь на заставу Лисья, валенки везти, там пограничники замерзают. Действуй быстро, Пастухов. В твоих руках судьба границы. Понимаешь?
— Понимаю, товарищ генерал.
— Раз понимаешь — спеши. Обстановка сложная, Пастухов. Но приказ, — генерал встал, — должен быть выполнен. Желаю удачи.
Застава Лисья затерялась в степи. Местность кругом и так голая, к тому же снег исказил очертания земли, стёр те мелкие чёрточки рельефа, по которым удавалось сличать карту с местностью. Задание усложнялось ещё тем, что Лисья располагалась в считанных километрах от государственной границы.
Пастухов внимательно разглядывал двухкилометровку, присматривался к её контурам, намечал план полёта. Постепенно решение сложилось так: идти вдоль телеграфной линии до озера, повернуть на север и по восточному берегу подняться до отметки «212». Так лететь было немного дальше, но надёжнее.
В четверть двенадцатого Пастухов стартовал. Строго по разработанному плану вёл он свою машину. Земля разворачивалась перед ним однообразной белой равниной. Пожалуй, никогда раньше, не ощущал Пастухов с такой ясностью и убедительностью, что лучшие друзья лётчика в маршрутном полёте — компас, часы и указатель скорости. Хотя всё внимание его было занято теперь пилотированием машины, из головы не выходила беспокойная мысль: «Посадка в считанных километрах от государственной границы. Минуты полёта, а там — враги».
