— Утопить бы эту прорву в Темзе, — мечтательно добавил он, — но речная полиция повесит нас за отравление вод.
Книг действительно была прорва. Романы, пьесы, некогда приобретенные студией и ждущие своего часа. Ждущие ли? Вряд ли «Балдог» когда-либо собирался экранизировать «Железнодорожное расписание 1911» Брэдшоу.[36] Скорей всего, этот шедевр затесался здесь случайно, благодаря рассеянности кого-нибудь из сотрудников отдела. «Ну растолкуй ты мне, — наседал на меня Лоуренс, — на кой черт нам сдались двадцать семь экземпляров „Полжизни с микроскопом“,[37] а один так и вовсе сперли из рабочей публички?»[38]
Как ни странно, к Бергманну Лоуренс относился с каким-то восхищенным почтением. Он видел несколько картин, которые тот поставил в Германии. Бергманну это, безусловно, льстило, хотя он ни за что бы не признался в этом. Он в свою очередь платил Лоуренсу тем же, называл его «ein anständiger Junge»[39] и уважительно величал «маэстро». Монтажер быстро перенял это обращение. Бергманну пришлось срочно выдумывать новое. Он возвел Лоуренса в ранг гроссмейстера. Меня Лоуренс окрестил «трёп-директором». Я звал его «гением склейки».
В разговорах с Бергманном я предпочитал не касаться политических воззрений Лоуренса. «Фашисты… Коммунисты… Вся эта мышиная возня стара, как мир, — говорил монтажер. — Что вы все носитесь с этими рабочими, словно с ума посходили? С души воротит, ей-богу. Рабочие — это стадо. Так было всегда. И так будет всегда. Они сами стали тем, кем стали, так ветер им в спину! Это их жизнь. Пусть сами расхлебывают. Оглянись вокруг. Никто ничем не интересуется, всех волнует только, когда и сколько им заплатят на этот раз. А если случается что-то выходящее за рамки их прямых обязанностей, они усаживаются и ждут, пока придет добрый дядя и все само собой образуется. И пребывают в уверенности, что именно так и должно быть. Страной должно править меньшинство. Надо только избавиться от политических болтунов. Политики — дилетанты. Это все равно как если бы студией руководил рекламный отдел. Другое дело — технари. Они знают, чего хотят».
— И чего же они хотят?
— Они хотят дело делать.
— То есть?
— То и есть. Делать дело ради самого дела.
— Но зачем его делать? Ради чего?
— Чтобы искоренить анархию. Ради этого человек и живет. Чтобы очищать жизнь от всякой грязи. Создавать примеры для подражания.
— Зачем?
— Чтоб было. Чтобы был смысл. Ради чего же еще?
— А как быть, если что-то не
