Бергманн недоверчиво фыркнул. Я не сдержал улыбки. В то утро Чатсворт мне положительно нравился.
— А что со сценарием?
— Не берите в голову, дружище. Что нам сценарий! Сценарий не догма. Правда, Сэнди? Концовочку причешем — и дело с концом. Я уже думал над ней, когда брился утром. Мне пришла в голову блестящая идея.
Чатсворт снова закурил.
— А на вас у меня большие виды. Я очень рассчитываю на ваше сотрудничество, — повернулся он ко мне. — Тут главное — держать ухо востро. Подмечайте мелочи. Вслушивайтесь в интонации. Вы для нас просто находка. Бергманн не знает языка. Возможно, кое-что придется переписать… С сегодняшнего дня вы перебираетесь сюда, будете у меня под боком, мне так спокойней. Если что понадобится — звоните. Вам предоставят все необходимое… Так, что еще… вроде ничего не забыл… Пойдемте, маэстро. Сэнди, покажите Ишервуду его келью.
Этот десятиминутный разговор круто перевернул всю нашу жизнь. Бергманна удивить было трудно. Я же был в шоке. Нас, как двух муравьев, пересадили с насиженного муравейника на вокзальную площадь. Ни на минуту нельзя было остаться одному. Если раньше время текло по-восточному неторопливо, за философскими беседами, то теперь оно содрогалось в темных конвульсиях.
«Келья» располагалась на четвертом этаже и была настолько мала, что непонятно, как в этой клетушке умещались стол с телефоном и три стула, собственно и составлявшие всю меблировку. Телефон звонил так, что мог разбудить мертвого. Каждый звонок буквально подбрасывал нас с места. Из окна виднелись лишь закопченные крыши да кусочек серого зимнего неба. По коридору вечно сновал туда-сюда народ, создавая невероятный шум, от которого голова шла кругом. Некоторые на ходу врезались в нашу дверь, иногда в комнату просовывалась голова. «А где Джой?» — обвиняюще вопрошала она. Изредка добавляя: «Ох, извините». И дверь со стуком захлопывалась. От этих набегов Бергманн чуть не плакал. «Это переходит всякие границы, — бушевал он. — Над нами издеваются. Но ведь мы не сделали ничего плохого».
Вдвоем поработать удавалось редко. Телефонный звонок или запыхавшийся посыльный то и дело срывали Бергманна на очередное совещание то к Чатсворту, то к заведующему актерским отделом, то к Харрису, и я оставался тет-а-тет с недописанной сценой и невнятным напутствием «попытаться что-нибудь придумать». По правде говоря, я даже не пытался сделать вид, что пытаюсь. Я глазел в окно или болтал с Дороти. Между нами существовал молчаливый уговор, что если кто заглянет, мы тут же начинаем изображать бурную деятельность. Иногда я оставался в полном одиночестве. У Дороти было полно знакомых на студии, и если позволяла обстановка, секретарша ненадолго убегала с кем-нибудь поболтать.
