Земля в цвету | страница 28



Может быть, и вероятно, — неузнаваемо преобразятся и все злаки полей.

Но все же человек не отменит своего древнего выбора в его основе. И не станет зачеркивать результаты своего прежнего долгого труда.

«НЕВОЗМОЖНО!»

Полтора века назад немецкий ученый Александр Гумбольдт отправился путешествовать в Южную Америку. Он вез с собой «Систему растений» Линнея и таблицу «естественных растительных отрядов», составленную в парижском ботаническом саду Жюсье, садовником французской республики.

И вот Гумбольдт встретился с толпой растений, которым не было места ни в «Системе», ни в таблице. Он увидел девственный, первоначальный лес. Жизнь, рожденная землей, поднялась над ней и стала жилищем для мириадов других жизней. Невиданные цветы распускались среди ветвей и в расщелинах коры. Колеблющаяся листва выдавала присутствие каких-то скрытых мелких и огромных существ, окружавших путешественника. Мох, покрывающий стволы, в лупу казался чешуйчатыми зарослями древней каменноугольной эпохи, «лесами великого молчания». В мшистой чаще сновали создания с клешнями — они походили на скорпионов или омаров, уменьшенных во много раз.

Карл Линней, умерший в 1778 году, тучный, флегматичный и усидчивый, классифицировал всё на свете — растения, животных, минералы и даже самих естествоиспытателей. Но тропический лес сразу захлестнул и уничтожил своим водоворотом форм всю линнееву «Систему растений». Она оказалась каплей в океане!

И, вернувшись из Америки, Гумбольдт попытался по-своему разобраться в причудах Зеленой страны. Нельзя ли наметить хоть какие-нибудь вехи во всей этой неистовой фантастике первоначального леса? Перечислить не породы растений, но главные формы, которые способен принимать растительный организм?

И в то время как Наполеон громил пруссаков под Иеной и Ауэрштедтом, Гумбольдт писал в Берлине «Идеи к физиогномике растений».

Он описывал «формы» пальмообразные, баобабообразные, кактусообразные и другие, иной раз весьма странные и затейливые.

Но гумбольдтов список получился очень неполным. Удивительным образом, в нем никак не удается «пристроить» растения с обычнейшими формами, вроде дуба или березы. Видимо, Гумбольдт, увлеченный блеском красок Куманы и Каракаса, просто забыл о скромных лесах Европы.

Ничего бы также Гумбольдт не смог ответить на вопросы, отчего существуют такие формы, а не иные, и можно ли одну превратить в другую, а то и создать совсем новые формы.

Сменялись поколения ботаников. Многое, чего не знали во времена Гумбольдта, стало известно. В объемистых «флорах» нашлось место для любого растения, какое когда-либо в живом или засушенном виде попалось на глаза ученому.