Кстати, подобно финансовому королю Маркусу Валленбергу, он принадлежал к старому поколению стокгольмцев, которые произносили «drottningen (королева)» как «dronningen».
Он соблюдал дистанцию и, пожалуй, был несколько застенчив, хотя уже в молодые годы у общественности создалось впечатление, что говорит он лучше и свободнее, нежели отец. «Family man[80] его не назовешь», — сказал после его смерти один из сотрудников, долго находившийся с ним рядом и любивший его, и добавил, что «с королем как отцом говорить было не так-то легко, ибо он обладал странной способностью упрямо увиливать, если что-то приходилось ему не по вкусу». Тот из детей, кто сказал, что отца больше заботили неодушевленные вещи, нежели люди, имел в виду, наверно, то же самое.
По складу ума он был трезвый рационалист, и гуманитарные науки забавляли его. Разговоры за обедом частенько дополнялись заданиями из энциклопедий, лежавших под рукой в ящиках буфета вместе с «The Oxford Dictionary»[81] и этимологическим словарем Хелльквиста, справочником, который до́лжно иметь в любом шведском доме, пока более современный труд о происхождении шведских слов не придет ему на смену.
А вот художественная литература его не интересовала. Читал он много, но не стихи, а из романов за всю жизнь одолел только два. Один — «Амбер навсегда», который в ту пору слыл скабрезным (ныне его сочтут вполне невинным), и когда кто-нибудь спрашивал, вправду ли он осилил эту не только легкомысленную, но и весьма толстую книгу, он с жаром отвечал: «Конечно же, я прочел ее целиком!»
Все отзываются о нем как о славном, солидном, образованном, внимательном, быть может, слегка скучноватом, но «поистине замечательном старике» — так после его кончины сказал Улоф Пальме. Правда, все это относится к старику — каков он был в молодости, нам известно куда меньше. А ведь он был и молодым! Знаком нам, однако, четко функционирующий старый господин с устоявшимися привычками — после еды, например, пили кофе (король — сливки с сахаром и кофе, добродушно посмеивается некий адъютант), а потом часок посвящался чтению газет. Затем король, к всеобщему удивлению, спрашивал, не желает ли кто-нибудь сыграть в канасту. «Желали все. Так повторялось каждый вечер, и каждый вечер все выказывали одинаково приятное удивление». За игрой ронялись устойчивые комментарии, не блещущие остроумием, но очаровательные — так и чувствуешь, как по всему аристократическому жилищу распространяется домашний уют. Король часто собирал карточных дам («их никогда не бывает в избытке»), редко — королей («на них нельзя положиться») и считал, что дамы-фрейлины должны подходить к валетам. Адъютант (Ульф Бьёркман, тогда майор ВВС) вел записи, но король тщательно его контролировал: «На мальчишек тоже нельзя положиться».
