Дело тут, похоже, в том, что как раз тогда шла предвыборная кампания и король скончался фактически за день до выборов. Так что снять фразу, в других обстоятельствах совершенно безобидную, было вполне логично и потому говорить о трусости — преувеличение. Автор данной книги был в то лето рядовым репортером «Дагенс нюхетер» и читал гранки, где Юло еще не успел убрать означенный пассаж, поскольку заранее подготовленные материалы обязаны были читать все в редакции. Но откуда взялось это утверждение?
Его автор — принц Бертиль, который во время поездки в США слышал от плохо информированных американцев столько соболезнований по поводу диктаторско-социалистического государства Швеции, что ответил им именно этим любезным заявлением: «Но ведь папа — социал-демократ».
В царствование Густава VI Адольфа все правительства были социал-демократическими, как и в предшествующие десятилетия в бытность его кронпринцем, и, видимо, он привык отождествлять себя с их политикой, которую, кстати, плохой отнюдь не назовешь. В отличие от большинства буржуазно мыслящих шведов он благодаря правительственным совещаниям был достаточно хорошо информирован о том, какую цель преследовали спорные реформы, и тогда они выглядели не такими уж страшными.
В свою очередь социал-демократические правительства последовательно привлекали короля к участию в дискуссиях, и порой он даже мог повлиять на решение; небольшие нарушения (тогда еще неписаных) правил для конституционного монарха, о которых иной раз шла речь, более чем уравновешивались тем, что король проявлял интерес, и его лояльность к проводимой политике получала еще и эмоциональную основу, рассказывает Ханс Хедерберг, знакомый с неопубликованными дневниками Эстена Ундена[71]. Вскоре по восшествии на престол Густав VI Адольф хотел, чтобы правительство выразило одобрение вмешательству США в Корейскую войну, а позднее — чтобы оно заклеймило Китай как агрессора; с точки зрения объективного положения вещей оно, может, и было справедливо, однако не вписывалось в политическую линию правительства. Имелись у короля и свои соображения касательно ряда назначений. Хедерберг насчитывает восемь примеров таких соображений и вмешательств, однако в важнейших случаях король на решения вообще не влиял, лишь в иных мелких вопросах добивался своего. Правда, ни сам Унден, ни Эрландер, видимо, раздражения не испытывали. Разве это большая плата за то, что король на твоей стороне, что имеешь в его лице по большому счету лояльного конституционного монарха? Практически порой королю предлагали высказать соображения по тому или иному конкретному вопросу. Он чувствовал, что обладает определенным влиянием, и эмоционально ощущал связь с проводимой политикой, и это, конечно же, было большим плюсом. Зато ближайших советников короля при дворе удивляло, почему он никогда не спрашивает у них совета и не обсуждает с ними никакие проблемы.
