после начала войны сказал королю: «Вашему величеству чертовски повезло». Теперь было необходимо вооружать «укрепленную лачугу», как молодые социалисты весьма удачно называли Швецию.
Насмешка номер четыре. В 1917–1918 годах мир за пределами Швеции пережил целый ряд политических потрясений, хоть мы частенько умудряемся сделать вид, будто этот мир не существует. Все и повсюду изменилось. Три империи рухнули. Давние товарищи по играм Виктории и Густава, милые друзья и фамильные недруги отправились в изгнание, а в худшем случае лежали в безымянных могилах; образованный, демократичный и эксцентричный российский великий князь Николай Михайлович, с которым у Виктории некогда был юношеский роман, лежал убитый где-то в Петропавловской крепости, в Петрограде, на том берегу Балтики, если назвать лишь одну из многих невинных жертв.
Николай Михайлович и Виктория познакомились подростками и были очень влюблены, но состояли в двоюродном родстве, и русский царь сказал «нет». Здесь тоже присутствует ирония, поскольку Николай Михайлович так и не женился, а, по утверждению обычно хорошо информированной писательницы Нины Берберовой[54], просто предпочел общество молодых мужчин. Во всяком случае, он был вполне компетентным историком и вошел в Большую советскую энциклопедию, которая вообще-то недолюбливала его родичей.
Шведская королевская фамилия во время непродолжительных беспорядков в Стокгольме держала наготове собранные чемоданы.
Призрак РЕСПУБЛИКИ папу пугает,
О бегстве думать заставляет, —
неуважительно писал в одной из рождественских азбук королевский сын принц Вильгельм.
Однако на поверку шведские беспорядки оказались помягче, нежели в Вене, Берлине и Петрограде. Руководство шведской социал-демократии было больше заинтересовано в сохранении спокойствия, чем в революции, ведь никогда не знаешь, куда она заведет. Лучше предпочесть социальное развитие, которое можно контролировать, пусть и с сохранением монархии, чем республику и неподконтрольное развитие, считали Брантинг и К>о. Если посмотреть, как все пошло в России, Германии и Австрии, то, пожалуй, история подтверждает их правоту.
Густав V обнаружил, что легче общаться со старыми революционерами Брантингом и Пером Альбином, чем с либералом Стаафом. Осенью 1918 года, когда обстановка была по-настоящему тревожной, Густав, потрясенный сообщениями с континента, примчался домой, прервав охотничий отпуск в Сконе. Министр финансов социал-демократ Турссон
