В 1933 году принц Карл, который всегда был человеком чести, написал письмо германскому президенту Гинденбургу, изложив старику свои соображения по поводу дошедшей до него информации о гонениях на немецких евреев. Как частное лицо и шеф Красного Креста он выразил мнение, что евреи вправе рассчитывать на такое же отношение, как и все прочие граждане. Гинденбург в ответ прислал ни к чему не обязывающее письмо.
Скончался принц Карл в октябре 1951 года. Плохо работавшее сердце в конце концов отказало. Среди соболезнований обращают на себя внимание два адресанта: Международное общество квакеров и World Jewish Congress[122], приславший пространный и красноречивый некролог.
Принц Евгений, кроткий и лояльный бунтарь
Если говорить о принце Евгении в ином контексте, не как об одном из Бернадотов, то он не принц, не кроткий и не бунтарь, а один из крупных шведских художников.
Богатство и королевский статус обеспечили ему условия для работы, каким может позавидовать любой художник, но не они сделали его художником, и, что бы ни говорили ретивые почитатели, не стали они и препятствиями, какие другим художникам приходится преодолевать в своем развитии.
Такое богатство и в особенности такое общественное положение — явления исключительные, поэтому и препятствия у принца были тоже необычные — что правда, то правда. Однако ж приятнее плакать в «ягуаре», чем в «фольксвагене», как говорят наивные люди, не задумываясь о том, что преобладающее большинство обитателей Земли не имеет даже велосипеда, чтобы поплакать на нем.
Многие из Бернадотов занимались музыкой, изобразительным искусством или литературой. До Евгения самым большим талантом был принц Густав, но он умер очень рано, и мы не знаем, что бы из него получилось. Поскольку же принц Густав безвременно скончался, то уникумом в династии является его племянник Евгений, большой, оригинальный художник, каким могут похвастаться немногие семьи.
Если на минутку взглянуть на него как на принца, а не как на художника, то он по меньшей мере столь же интересен. По взглядам, по мировоззрению он отличается от всех остальных родичей — и тем не менее остается неизменно лоялен. По совсем другому поводу кто-то назвал его «серафической личностью», и это красивое выражение вообще метко его характеризует. Он спокойно-упрям, не отрекается от своих взглядов, но преподносит их так, что соблюдает согласие и со своим лицемерным и реакционным отцом, и с пассивным братом Густавом V, когда тот большей частью находится под каблуком у своей властной жены — германской патриотки. Он лояльный сын, занимающийся практическими делами Оскара II по норвежским вопросам, но незадолго до роспуска унии пишет матери, что, наверно, лучше уступить желанию норвежцев, хотя как лояльный сын полагает, что они действуют не очень-то красиво. (Если б они действовали очень красиво, мы бы до сих пор состояли в унии.) Во время «речи в дворцовом дворе» он — лояльный брат, так как на троне теперь Густав V, и даже в частных письмах лояльно отмежевывается от Стаафа, — но принадлежность его к левому политическому крылу (как уже говорилось, тогда это были либералы и социал-демократы) совершенно очевидна.
