— А как ты вылечил свой артрит? У меня самого — тромбофлебит.
— Правда? Ну тебе тоже поможет. Просто стой на голове по три минуты в день — или, может, по пять. Каждое утро, когда я просыпаюсь — хоть на дне реки, хоть прямо в поезде на ходу, — я подстилаю маленький коврик и становлюсь на голову, считаю до пятисот — это ведь как раз где-то три минуты, правда? — Его сильно беспокоило: если считать до пятисот, то составит ли это три минуты? Забавно. Наверное, в школе он был не в ладах с арифметикой.
— Ага, примерно так.
— Только делай это каждый день, и твой флебит уйдет, совсем как мой артрит. Мне, между прочим, сорок лет. И еще — перед тем, как ложиться спать, выпей горячего молока с медом, у меня всегда баночка меда с собой. — (Он выудил ее из своей котомки.) — Наливаю молоко в банку, добавляю мед и разогреваю над костром, а потом пью. Вот только эти две вещи и делаю.
— Ладно. — Я поклялся следовать его совету, поскольку он был Буддой. Результатом стало то, что примерно через три месяца мой флебит совершенно исчез и больше никогда не возникал, что само по себе удивительно. Фактически, после того раза я пытался рассказать об этом докторам, но они, наверное, думали, что я спятил. Бродяга Дхармы, Бродяга Дхармы. Я никогда не забуду этого интеллигентного еврея, бывшего морского пехотинца из Патерсона, Нью-Джерси, кем бы он там ни был, с его собственным клочком бумаги, который он читает в грубой ночи, в люльке, рядом с оттаивающими холодильниками в нигдешних промышленных формациях той Америки, которая все равно — волшебная Америка.
В семь тридцать подошел мой «зиппер», его проверили стрелочники, а я сидел в кустах, частично спрягавшись за телефонный столб. Вот он пошел — на удивление быстро, как я заметил, — и я, со своим пятидесятифунтовым рюкзаком, выскочил и потрусил рядом, пока не заметил подходящий брус автосцепки, схватился за него, подтянулся и вылез на самую крышу вагона, чтобы хорошенько осмотреть весь состав: где там будет моя платформа. Дымы святые и свечки небесные, чтоб вас всех разнесло к чертовой бабушке и в бога душу мать: поезд набирая здоровую скорость и вылетал из этого депо, а я увидел, что это — проклятый, никуда не годный восемнадцативагонник, весь запечатанний сукин сын, и на двадцати милях в час, хоть сдохни, а надо слазить — иначе придется держаться за жизнь на восьмидесяти (что на такой верхотуре невозможно), поэтому я скоренько сполз по лесенке, но сначала пришлось выцарапать пряжку лямки, которая зацепилась за настил наверху, поэтому к тому времени, как я повис на нижней ступеньке, готовый отпасть, мы ехали уже слишком быстро. Скинув рюкзак и крепко держа его одной рукой, спокойно и бездумно я сделал один шаг, надеясь на лучшее, все развернул и, лишь спотыкаясь, пробежал по инерции несколько футов — и снова стоял на безопасной земле.
