Ругаясь про себя, чувствуя, как лицо и шея наливаются кровью, Мишка торопился. Он остервенело рванул телеграф. «Коршун» присел на корму, задрожал и пошел вперед, набирая скорость...
Все-таки трал вывели, и он размашисто закачался над палубой.
Ризнич поморщился, но ничего не сказал.
Куток развязали.
— Дайте палубный свет, штурман, — приказал Ризнич. Он включил трансляцию. — Свободным от вахты — на обработку, — дважды произнес он, близко поднося микрофон к губам.
Он считал, что чем больше людей из команды увидят улов, тем лучше. Рыба есть рыба. Он обещал, и он ее дал. Вот она. Возражений не будет.
Уверенность, которая стала покидать Ризнича, вновь возвращалась к нему. Пусть не сейчас, но команда поймет, что иного выхода у них не было. Еще никто не выказывал недовольства, когда возвращались на базу с полными трюмами.
— Средний вперед, — приказал он примирительно.
— Есть средний, — угрюмо повторил Мишка, переводя ручку телеграфа.
— Лево на борт...
Рулевой завертел штурвал.
Поворот сделали слишком круто. Волна с размаху ударила «Коршуна» в скулу и покатилась по палубе...
Ризнич снова поморщился:
— А, черт... Осторожней! Держать сто семьдесят. — Он запахнул реглан и не глядя кивнул штурману: — Я буду на палубе...
«Коршун» выплясывал на волне. Размахиваясь, мачта чуть ли не рвала низкие облака. На судне стояла тишина. Лишь однажды у трюма № 2 кто-то высоким ломающимся голосом, в котором слились удаль и горечь, произнес:
— Вору-у-ем.
Иногда людей на палубе с головой накрывала ледяная вода и, не успевая стечь с брезентовых курток и штанов, превращалась в ледяную корку. Оставалось убрать не менее трех тонн. По-прежнему работали молча. Ни «Деда», ни «Бабы» не было видно, но каждый чувствовал, что кто-то смотрит оттуда — из тьмы за правым бортом. «Коршун» резко кидало на борт, и люди, не устояв на ногах, падали в рыбу, растекавшуюся по палубе...
Мишка все не решался покинуть мостик. Он горбился в окне, козырьком фуражки касаясь стекла.
Молчание в рубке нарушил рулевой. Голосом, осипшим от долгого молчания, он спросил:
— Как же это, третий?
Мишка помолчал. И вдруг не выдержал:
— Чего ты ко мне пристал? Откуда я знаю. Ты у него спроси, — он сердито ткнул пальцем в стекло.
— Э-э, — насмешливо протянул рулевой. — У него — ты спроси.
Мишка увидел, как внизу мелькнул капитанский реглан.
Ризнич вступил в полосу света. И Мишка наконец решился. Он кинулся в штурманскую. Хлопнула дверь. Подкованные громадные сапоги прогрохотали по трапу.
