— В таком случае вы должны голосовать со мной, — произнес Парсел.
Уайт не ответил. Он уже сказал то, что думал. И больше ему нечего было сказать.
— Вот так сюрприз! — шепнул Бэкер, нагнувшись к Парселу.
— Не такой уж неожиданный, — в тон ему ответил Парсел.
— Четыре против, — объявил Маклеод. — Один воздержался. Предложение Парсела отклоняется.
Но по поведению Маклеода чувствовалось, что поступок Уайта лишил его прежнего апломба.
— Парсел, — буркнул он, — передайте треуголку Джонсу. Пора браться за дело, если мы не собираемся здесь ночевать.
Джонс сначала стал на колени, потом сел на корточки и поставил треуголку на голую ляжку. Только он один из всех англичан носил парео, и, откровенно говоря, только его нагота могла выдержать сравнение с наготой таитян, которым он уступал лишь в росте. На «Блоссоме» он был самым молоденьким после Джимми — ему только что исполнилось семнадцать лет, — и на стройном, атлетическом, гибком теле гордо сидела голова с коротко остриженными белокурыми волосами. Нос у него был вздернутый, короткий, весь в веснушках, а подбородок, не знавший бритвы, круто выступал вперед, словно все еще продолжал расти. Синие, фарфорово-синие глаза, похожие на глаза покойного юнги, пристально смотрели на собеседника. Но он был мужественнее и напористее, чем Джимми. Прекрасно сознавая свою силу, он то и дело напруживал мускулы груди, стремясь придать себе более внушительный вид, а возможно, просто из мальчишеского кокетства.
— Ну, долго ты еще будешь копаться? — крикнул Маклеод. Джонс прижал левой рукой треуголку к боку, а правой стал перебирать бумажки. Он волновался, не решаясь приступить к жеребьевке. Боялся, что первый же британец, чье имя он назовет, потребует себе его Амурею. Когда мятежный «Блоссом» пристал к Таити, Джонс впервые познал любовь в ее объятиях. Ей только что минуло шестнадцать. Ни на Таити, ни на борту «Блоссома» Джонс не хранил ей верности, но, когда новизна побед приелась, вернулся к своей первой любви. И со времени высадки островитянам повсюду попадалась эта парочка — Джонс держал Амурею за руку, оба торжественные и очень наивные.
— Чего же вы ждете? — обратился к нему вполголоса Парсел.
— По правде говоря, боюсь, — признался Джонс. — Чертовски боюсь. А вдруг они уведут у меня Амурею!
— Да полноте, — улыбнулся Парсел, — ставлю шиллинг, что она достанется вам.
Порывшись в кармане, он вытащил шиллинг с пробитой дыркой и швырнул его наземь к ногам Джонса. Юноша как завороженный смотрел на монету.
