Правда — увы! — не так уютно, как в маленьком кази´но[3] в Венеции, где в очаге пылает уголь и прелестная чаровница готова разделить с тобой роскошную постель. Казанова вздохнул, вспоминая казино, где он принимал его высокопреосвященство и его сиятельство кардинала Берни с прелестной любовницей, и то, как посланник его британского величества увел у него восхитительную К. К.
Казанова снова вздохнул, откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза. Клянусь Вакхом[4], какое же это проклятие — возраст! И ничего тут не поделаешь, ничего! За закрытыми веками перед ним возникла старая маркиза д’Юрфе, которая так верила всем сказкам о «возрождении приобщением к розенкрейцерству»[5], слушая красивого искателя приключений из Венеции, умело вплетавшего весьма плотские рассуждения в разговор о том, как вернуть молодость. И вспоминая суеверную маркизу, а также сколько денег он из нее вытянул и как заставил раздеться догола и войти в «магическую ванну», сморщенный старый плут осклабился и открыл глаза.
Он снова тяжело вздохнул, подумав о том, сколько прошло через его руки молодых особ, и сколько он потратил дукатов, и каких только блюд не ел! Сейчас, правда, он больше всего сожалел о дукатах, чем обо всем остальном, вместе взятом. Кто эти идиоты-моралисты, утверждающие, что деньги не приносят счастья? Возможно, и не приносят, но куда вернее было бы сказать, что никто не может и вообще никогда не мог быть счастлив без них. И Казанове вспомнилось, какими только способами он не делал в прошлом деньги!.. В прошлом! Было время, когда в карманах у кавалера де Сенгальта лежали сотни, а в банке — тысячи. Было время, когда невиннейшие девицы и прелестнейшие из женщин теряли сердце и голову, а заодно и репутацию из-за некоего кавалера из Венеции. А теперь даже крестьянки не обернутся вслед старому донжуану, дамы же легкого поведения, взглянув на него, принимаются хихикать и иронически перешептываться за ширмой своих вееров. В прошлом дело обстояло иначе.
В прошлом. Лицо Казановы исказилось в жестокой усмешке при мысли о том, что он, сорвавший за свою жизнь столько прекрасных розовых бутонов, вынужден теперь жить прошлым и на потеху своему покровителю излагать в правдивом жизнеописании все свои приключения. Все? И притом правдиво? Он снова усмехнулся, играя в прятки с остатками совести, которая сейчас была целиком озабочена его деяниями на поприще литературы. Что ж, возможно, память порой подводит его, и, возможно, он запечатлел лишь лестное для себя,
