Это ньютоновская бесконечная бездна, простирающаяся вглубь и вширь периодически, однообразно и монотонно. Это ньютоновское бесконечное время и бесконечное пространство, пожирающее миры и дела людей. Здесь царил однообразный, безжизненный космос, и норой казалось человеку XIX века "его же царствию не будет конца". Но конец этому царствию наступил в XX столетии.
Оказалось, что нет этой бесконечной бездны, нет абсолютного времени. Ведь ещё в двадцатые годы девятнадцатого столетия в этом направлении шел Лобачевский. Но его высмеяли, не поняли. Над воображаемой геометрией смеялись, называя ученого "воображаемым профессором".
Лобачевский пытался проверить свою геометрию в космосе, измеряя астрономические звездные расстояния, он пытается открыть для этого специальный семинар в университете, ввести высшую геодезию и теорию фигуры земли, но ученые мужи отклонили это ходатайство. На евклидову-то геометрию времени не хватает, а тут ещё какая-то воображаемая!
На могиле Лобачевского в Казани и сегодня можно прочесть чугунную эпитафию: "Член общества Геттингенских северных антиквариев, ректор Казанского университета, многих орденов кавалер..." Чего только не перечислено! О геометрии Лобачевского ни слова. Щи слова о том, что сделало имя этого человека бессмертным.
Может показаться странным, но космологический смысл открытия Лобачевского раньше ученых осознали писатели:
Достоевскому принадлежит первое слово художника о неевклидовом космосе Лобачевского. Глубину этого образа понял только Эйнштейн. Об этом свидетельствуют воспоминания А. Мошковского об Эйнштейне: "- Достоевский! Он повторил это имя несколько раз с особенным ударением. И, чтобы пресечь в корне всякое возражение, он добавил: - Достоевский дает мне больше, чем любой научный мыслитель, больше, чем Гаусс!"
Попробуем осмыслить глубину этого откровения.
Вспомним ещё раз страшный холодный космос с квадриллионами километров и биллионами лет, но которому уныло бредет в своем воображении Иван Карамазов. Или - ещё страшнее - космос Свидригайлова, когда он объясняет Раскольникову, что так называемая вечность и будущая жизнь, может быть, всего лишь навсего темная банька и пауки по углам. Но пытливый ум Ивана Карамазова проникает за пределы этой вселенной. И тогда он шепчет свой трагический монолог;
"Но вот, однако, что надо отметить: если бог есть и если он действительно создал землю, то, как нам совершенно известно, создал он её по евклидовой геометрии, а ум человеческий с понятием лишь о трех измерениях пространства".
