Винтовая лестница | страница 17
В маленьких распрях с нею я забывал, что она ещё ребенок, и уже совершенно забывал, что она мироздание".
Ребенок, мироздание, женщина - загадочный провал во вселенной мужского мира. Это не просто фантастика или аллегорический прием. Автор уверен и передает нам свою уверенность в том, что отношение между человеком и космосом прямо пропорционально отношению между мужчиной и женщиной. Что выйдет из этой дроби: любовь - вечная жизнь или пустота - смерть?..
Чтобы обрести свое звездное вселенское тело, надо "вывернуться из кожуха", войти в черную дыру.
"Черная дыра стоит посредине моей комнаты. Ее взгляд открыт в ожидании.
Я вошел в черную дыру.
Дант ошибся, описывая её как безнадежный промозглый сводчатый коридор...
Там нет ни времени, ни пространства, все заполнено бескрайним внутренним голосом".
Коридор, по которому бежала Лизаша Андрея Белого К своей сияющей сфере, он же - туннель Ивана Ильича, и ещё не случайно вспомнил Вознесенский о Данте. Не хватает здесь лишь колодца Иосифа и дупла Андерсена, но ОТО уже детали.
Теперь коридор стал "бескрайним внутренним голосом". В нем автор хочет услышать ответ на главные вопросы человеческой жизни. Он слышит, он растворяется в слове и сквозь него, как через потаенную дверь, видит свою комнату, надевает свое "поношенное тело" и, хотя "ноги слегка ещё жмут", уверенным прыжком через форточку выпрыгивает в комнату. В черную дыру он ушел внутрь себя, когда был в комнате, а вернулся снаружи через окно.
Тяжело "разнашивать" земное тело после космических странствий.
Человек надел трусы,
Майку синей полосы...
И качая головой,
Надевает шар земной.
Черный космос натянул,
Крепко звезды застегнул,
Млечный Путь - через плечо,
Сверху кое-что еще...
Человек глядит вокруг.
Вдруг
У созвездия Весы
Он вспомнил, что забыл часы...
Он стоит в одних трусах,
Держит часики в руках...
Для ироничного человека в XX веке выход в космос таков. Иной он для писателя XVII века Аввакума Петрова, протопопа Аввакума.
Как Иосиф, брошенный в библейский колодец, он находился в земляной тюрьме, "в собственном калу аки свин валяясь". И вот что случилось с ним в страстную пятницу накануне Пасхи.
"...В нощи вторыя недели, против пятка, распространился язык мой и бысть велик зело, потом и зубы быша велики, а се и руки быша и ноги велики, потом и весь широк и пространен под небесем по всей земле распространился, а потом Бог вместил в меня и небо, и землю, и всю тварь... Так добро и любезно на земле лежати и светом одеянну и небом прикрыту быти..."