Дальше капитан заговорил совсем тихо:
— Подобно им, скитаемся мы вечными призраками, стучимся в ворота, заглядываем в двери, говорим своими делами, в который раз обещая исполнение старых снов, дурных или добрых. И все же мы движемся вперед, преодолевая один световой год за другим, никого не зная впереди. Подобно им и их близким, мы с нашими близкими будем показывать вечность в театре теней: два разных фильма на разных экранах, а между ними — пустота, пустота и пустота. Здесь, грядущей ночью, я убью или буду убит. Но там, в сетях и тенетах световых бурь, я еще не рожден. О Боже, дай мне стать этим младенцем, чтобы начать сызнова, а начав, обрести хоть малую толику покоя в чистое крещенское утро.
С закрытыми глазами Квелл отпустил нас, резко опустив паучьи руки.
— Одному Богу известно… — забормотал Рэдли, взволнованный и подавленный.
— Вот именно, одному Богу, — сказал Смолл. — Только больше не надо этого, не надо. Хватит.
Квелл перевел дыхание, и тут вновь раздался голос капитана:
— Бесконечными днями я взывал к Господу. И бесконечные ночи были мне наградой. О, эта белизна! Мое бледное, странствующее наваждение. Восстань, о мертвый дух! На сей раз я не дрогну. Даже силы тяготения не уведут меня в сторону! Подобно мирам, что светятся вокруг солнца, моя душа летит по одной орбите. Пусть я слеп, но моя истерзанная плоть стала мне глазом. Я наведу затмение, чтобы погрузить в вечную тьму то зло, которое посмело меня ослепить. Фата станет саваном. Никчемный покров обовьется вокруг бледной шеи. Левиафан! Левиафан!
Мы явственно ощущали, как его руки тянутся схватить, удержать и задушить.
И наконец:
— Позволь мне сделать это и загасить мои огни.
Квелл, словно усталое эхо, повторил своим собственным голосом:
— Огни.
Мы умолкли; капитан больше не сказал ни слова.
Первым заговорил Рэдли:
— Что скажете?
Даунс поднял взгляд на первого помощника:
— Подслушивать — это немыслимо, недопустимо, преступно. Мы не имеем права!
— Но и опасность немыслимая!
— Уж не думаете ли вы поднять мятеж, сэр? — спросил Смолл.
Рэдли отпрянул; его лицо исказилось ужасом.
— Мятеж?!
Тут вмешался Квелл:
— Он думает… совершить захват власти.
Мы замерли, и наши лица исказил тот же ужас.
Рэдли спросил:
— Разве вам не ясно, какой разлад у него в душе и на что он готов пойти?
Ему ответил Даунс:
— Нам все ясно. Но эти мысли капитана, которые мы позаимствовали… чем они отличаются от наших? У каждого в душе живут поэт и убийца, только это принято скрывать.
