Потери растут, настроение падает
Я просматривал донесения о потерях, поступившие из дивизий. К тем из них, которые особенно пострадали, я выезжал на место. Такой пострадавшей дивизией была 376-я пехотная под командованием генерал-лейтенанта Эдлера фон Даниэльса. После боев она сосредоточилась вместе с 384-й и 44-й пехотными дивизиями в излучине Дона к востоку от Клетской. Эти три дивизии имели задачу отбросить войска Красной Армии за Дон и в общем выполнили ее; правда, в дальнейшем советским частям снова удалось во многих местах форсировать Дон и создать плацдармы на его западном берегу.
Но и эти бои стоили немецким войскам больших потерь: так, численный состав многих пехотных рот 376-й дивизии доходил до 25 человек. В 44-й и 384-й пехотных дивизиях дело обстояло несколько лучше. Но и при численности в 35–40 человек в роте было мало оснований для оптимистических настроений.
При наступлении 6-й армии к Волге кровь немецких солдат лилась рекой. Отошли в прошлое легкие успехи западной кампании, равно как и бодрое настроение солдат, характерное для лета 1941 или для мая и июня 1942 года. Во время моих поездок в вездеходе я постоянно встречал отставших солдат, которые после тяжелых боев разыскивали свои части. Особенно запомнились мне двое, участвовавшие в сражении под Калачом. Они служили в той дивизии, куда я направлялся. Я взял их в свою машину.
Сидевший за моей спиной ефрейтор, еще находясь под свежим впечатлением пережитых боев, рассказывал:
— В таком пекле даже здесь, на Востоке, мне еще не приходилось бывать. Задал нам Иван жару, у нас только искры из глаз сыпались. Счастье еще, что наши окопы глубокие, иначе от нас ничего бы не осталось. Артиллерия у русских знатная. Отлично работает — что ни выстрел, то прямое попадание в наши позиции. А мы только жмемся да поглубже в дерьмо зарываемся. Много наших от их артиллерии пострадало. А самое большое проклятие — «катюши». Где они тюкнут, там человек и охнуть не успеет.
Товарищ ефрейтора — о нем я по ходу разговора узнал, что его мобилизовали накануне сдачи экзамена на аттестат зрелости, — добавил:
— А как идет в атаку советская пехота! Я от их «ура» чуть совсем не спятил! Откуда берется эта удаль и презрение к смерти? Разве такое может быть только оттого, что за спиной стоит комиссар с пистолетом в руке? А мне сдается, есть у русских кое-что такое, о чем мы и понятия не имеем.
Ефрейтор позволил себе еще большую вольность, чем его товарищ. Он сказал, адресуясь прямо ко мне:
