— А славный человек этот Петр Александрович! Не правда ли, Танечка?
— Отличный, папочка. Такая же Эолова арфа, как и ты.
В молодом веселом голоске прозвучала едва заметная ироническая нотка.
Но старый профессор этой нотки не уловил и оживленно продолжал:
— И главное, Танечка, с сердцем человек. Нет в нем этого противного нынешнего индифферентизма… Искорка божия горит в Петре Александровиче, и чуткая совесть есть. Небось из него самодовольный ученый болван не вышел… Самомнением он не грешит и своего бога не продаст… Это, Танечка, дорогая черта.
— Влюблен ты в своего доцента! — со смехом проговорила Танечка… — Послушать тебя, так он совершенство…
— Совершенства нет, девочка, а что человек он хороший — это вне сомнения. И голова светлая!.. Работал-то он как, если бы ты знала!.. И всем обязан себе одному… Перед нашим братом профессором не юлил… Ни к кому не забегал… За все это я его и люблю. И он нас любит.
— Тебя в особенности, папа, — вставила Танечка.
— И тебя не меньше, я думаю. Пожалуй, и больше… Как ты думаешь, Танечка?
— Думаю, что ты ошибаешься. Со мной он больше бранится, папочка, и постоянно спорит.
— Горячий он, потому и спорит. А он привязан к тебе… А ты? — неожиданно спросил старый профессор шутливым тоном.
— К чему ты спрашиваешь? Точно не знаешь, что и очень расположена к Петру Александровичу! — спокойно ответила Танечка.
Старик профессор сконфузился и торопливо проговорил:
— К чему спрашиваю? Так, к слову пришлось, ну… ну и спросил.
И он решительно принялся за газеты.
Но читал он их сегодня рассеянно и, не докончив чтения, задумался.
II
— Ну, что нового в газетах, папочка?
С этими словами Танечка вошла на террасу и, приблизившись твердой, уверенной походкой к отцу, поцеловала его в лоб.
При виде своей Танечки старик весь просветлел. Во взгляде его светилось столько любви, восторга и умиления, что сразу было видно, что отец боготворил свою дочь.
Она вся сияла блеском молодости, свежести и красоты, эта невысокого роста, отлично сложенная, с пышными формами блондинка, лет двадцати двух, с красиво посаженной головкой на молочной, словно выточенной шее, с большими серо-зелеными глазами и роскошными золотистыми, зачесанными назад волосами, вившимися на висках. На ней было летнее голубое платье с прошивками на груди и рукавах, сквозь которые виднелось ослепительной белизны тело. На мизинцах маленьких холеных рук блестели кольца.
Наружностью своей она нисколько не походила на отца.
