Он заговорил с девушкой, чтобы избавиться от нахлынувших воспоминаний, и она охотно подхватила болтовню, рассказав о новинке — кофе с ароматом карамели. Конечно, она хотела, чтобы Эрленд его купил, но он не мог больше слышать звук жаровни. Со сдачей ему дали пластиковый стаканчик горячего глинтвейна.
— Счастливого Рождества, — сказала девушка и улыбнулась. Сквозь запах кофе он уловил аромат сигар; кто-то курил в служебном помещении, может быть, ее молодой человек, дожидавшийся закрытия.
Он на ходу отхлебнул глинтвейна. Когда стаканчик опустел, он подцепил кусочки миндаля и изюм со дна пальцами и подумал о подарке от Крюмме. Впрочем, нет, не будет он его выклянчивать сегодня, он хотел остаться в одиночестве. Он бы наслаждался моментом, молча, никем не притворяясь. На площади Амагер он постоял секунду, восхищаясь свечкой, самой большой рождественской свечой в мире, горящей нескончаемо. Она уже стала пониже; когда первого декабря ее зажег Санта-Клаус, в ней было шесть метров в высоту и более полуметра в диаметре, они с Крюмме сидели и смотрели на нее, держась за руки, как дети, наевшись седла барашка и напившись красного вина в ресторане «Багатель».
Крюмме встретил его у лифта, он спустился за сигарами.
— Мог бы просто мне позвонить! — сказал Эрленд, наклонился, зажал на несколько секунд мочку его уха в губах и слегка пососал ее. У Крюмме были толстые отличные мочки, бархатные и всегда теплые.
— Не хотел тревожить мастера. Как витрина? Божественно прекрасна, как ты хотел? — спросил Крюмме.
— Еще лучше. Сходи завтра со мной посмотреть. Давай скорей. Я хочу принять ванну.
— Купить тебе что-нибудь, мышонок?
— Нет. Я только что купил кофе.
Он возвращался в квартиру после долгого дня в большом мире, словно надевал мягкую шубу или кутался в плед, обволакивавший тело и мысли. Запланированный Крюмме обед стоял, красиво сервированный, на кухонном столе: кусочки баранины блестели на черном фоне тарелки, овощи нарезаны, рис сварен, перец чили очищен от семечек, кинза нарублена в зеленый соус, кокосовое молоко перелито из коробки в кувшин и греется. Две бутылки вина открыты и стоят на столе у духовки. В одном из холодильников он нашел бутылку шампанского, осторожно снял проволоку и медленным скользящим движением вытащил пробку, стараясь чтобы не выстрелило.
Из горлышка выплыло облачко белого дыма. Он зашел в гостиную за бокалом. Газовый камин горел, а в воздухе парила музыка, такая тихая, что не разобрать, похоже, Брамс. Крюмме обожал ставить Брамса, когда готовил еду, он говорил, музыка напоминает ему воскресные обеды в детстве в поместье.
