От работы по телу расходилось тепло и ощущение счастья. Счастья, от которого иногда перехватывало дыхание. Он открыл бутылку шампанского и поднес ее ко рту.
— А мне?
Боже, этот удушающий ютландский диалект! Чем-то даже напоминает диалект его родных мест. «А мьне?»
Он отрыгнул пузырьки и сказал:
— Ты — подмастерье. А эта бутылка — часть витрины. Поэтому ее должен метить только я, своей слюной, своей ДНК, своей печатью.
Парень даже не улыбнулся. «И зачем ему только эта медово-желтая кожа на животе, если у него нет чувства юмора?» — подумал Эрленд.
В теле приятно отдавалось легкое опьянение, и он рассматривал готовую витрину снаружи. Он не мерз, несмотря на мороз, даже немного вспотел без верхней одежды, а может, и мерз, просто в данный момент ему было все равно. Витрина выделялась среди прочих, луч света в вечерней темноте, магнит для глаз, настоящая удочка для покупателей. И его снова окутало ощущение счастья, он вспомнил о подарке, который завтра получит от Крюмме, предрождественский подарок — возможно, он выклянчит его уже сегодня.
Эрленд снова заскочил в помещение магазина. Подмастерье сидит как пришибленный. Черт побери.
— Отлично. Ну, я пошел.
— Однажды ютландец-храбрец трёндера взял на прицел. Трёндер[2] в ютландца плюнуть успел, тут и настал ютландцу конец. Слышал?
— Трёндер? Это еще что?
— Я бы тебе показал, если бы не моя моногамность и аллергия на презервативы. Счастливого Рождества, дорогуша. Надеюсь, ты получишь то, чего искренне желаешь. Откуда-нибудь сзади.
Парень натянул джемпер. Когда из горловины появилась голова с прилипшими от статического электричества волосами, он сказал:
— Не надо вставлять мне такие старые шпильки. Я могу заплесневеть.
Эрленд захохотал:
— Вы видели! Видали! В нем все-таки что-то есть! Надо это холить и лелеять! Пока не заплесневел. Преждевременно.
— Это еще что за херня?
— Что за херня? Желаю тебе счастливого Рождества! И обалденно хорошего Нового года!
Лето прекрасно. В лете есть какая-то удивительная легкость, кожа смягчается, роса на стекле, смех голубыми ночами, потные подмышки, голые пальцы ног в сандалиях, запах водорослей, напоминающий о влажном раздолье. И весна прекрасна. Весна, когда все вот-вот проклюнется, раскроется, начнется заново, в этот раз по-другому, может быть, даже впервые, откуда ему знать, надежда ведь умирает последней. И осень. Почти лучшее время года. Резкий воздух, цветная листва на пригорке, красивая настолько, что кажется вырезанной вручную, горячий шоколад со взбитыми сливками, высокое небо, предвкушение. Но лучше всего зима. А посреди зимы — Рождество, на самом первом месте, переливается всеми красками.
