Он что-то долго рассказывал о кожаном пальто, которое Крюмме заказал себе на Рождество, когда она протянула руку через стол, дотронулась до его руки. Он прервался посреди предложения и посмотрел на нее удивленно.
— Спасибо тебе большое, — сказала она.
— За что?
— За то, что ты… даже не знаю. Нет, знаю. За то, что ты согласился поесть со мной в номере гамбургеров, не возражал. Честно говоря, я боялась встречи с тобой, я оказалась среди чужих мне людей. Боялась, что я… я не знаю. Просто все так навалилось.
Он подошел к ней, опустился на корточки и взял ее за руки:
— Знаешь что? — сказал он тихо. — С этого момента… я твой дядя. Навсегда! И Крюмме тоже своего рода дядя! Дядя Крюмме. Приезжай к нам в Копенгаген, ты даже себе не представляешь, как у нас будет весело! Навестить дядюшек! И мы немного приведем тебя в порядок, я сам этим займусь, Крюмме не очень в таких вещах разбирается. Сделаем тебе новую прическу, купим одежду… И никто никогда больше не будет трахать целый год другую бабу и говорить, что не может уйти от тебя, потому что ты грозишься проглотить сорок таблеток «Паралгина форте»!
Из ее глаз хлынули слезы.
— Он сказал «застрелюсь», — отозвалась она. — Он даже не понимал, что…
— Застрелишься, наглотаешься. Плевать на детали. Смысл в том, что мы здесь одни нормальные. И Трондхейм нам не место. Ой, я забыл, что ты живешь в Осло. Но Осло тоже не то место, всего лишь поселок городского типа. А вот Копенгаген…
— А мне понравились эти места. Они удивительные, и хотя хутор в упадке…
— В упадке?
— Да. В полном. Повсюду беспорядок. А в доме… ты себе не представляешь, как там грязно.
Он отпустил ее руки, поднялся и уставился в окно.
— Останься я, лучше бы не было, — сказал он. — Было бы только хуже. Они ужасно меня стыдились. Педик.
— Так и говорили?
— Ужасное слово. В Копенгагене я «bosse», в Трондхейме голубой, а на хуторе — педик. Любимому ребенку дается много имен, так? А в понедельник вечером, когда мать заболела…
Он поспешил в ванную и вернулся, протягивая ей что-то.
— Смотри.
На ладони лежал крошечный кусочек стекла.
— Что это?
— Мой единорог остался без рога. И превратился в обыкновенную лошадь. И тут я понял: что-то не в порядке. Случайностей не бывает. Я почувствовал это всем телом, проснулся посреди ночи и все такое! И оказался прав.
Она кивнула. Но не понимала ни слова. Может, она уже совсем пьяная? Она выпила уже половину бутылки настойки, три пива из мини-бара и собиралась выпить еще легкого пива с настойкой. Этот кусочек стекла откололся от единорога?
