Лето подходит к концу. После двух покосов луга зеленеют в третий раз. Гуси усердно чистятся в ручье. Когда они выходят из воды, на белизне их вымытых перьев играют косые лучи солнца.
Тут надо бы закрыть глаза, ведь известно, что Мартынов день — день, когда забивают гусей, — уже близок. Все птицы молчат, и вдруг на выгоне у ручья запела иволга, свежо, как весной. Она наверстывает упущенное, ибо позже всех перелетных птиц прилетела со своей жаркой зимней родины.
Пал туман, травы покрылись росой, вот и готово утро.
Птица закричала в кустах, как будто в глиняную миску посыпалась резаная фасоль: «шнип-шнип».
Этот сигнал тревоги услышали две косули. Стоя на лугу, они подняли головы и навострили уши — картина, виденная мною сотни раз.
Но ни одно утро не похоже на другое, ни одна навострившая уши косуля не похожа на другую. Похожими их делает несовершенство наших чувств, и мы очень заблуждаемся, когда полагаем, что две вещи, которым мы дали одинаковые названия, одинаковы и по существу.
Солнце со сломанными лучами висело в утренней дымке, висело, как тусклый фонарь в ветвях бука. Я принес на лесной выгон кормовую известь для шотландских пони. Закричал дятел. Вдруг откуда ни возьмись появился мохнатый жеребенок, взгляд его испуганно блуждал, он выкатил глаза и неумело брыкался. Тут же из кустов выскочила кобыла-мать и помчалась за своим перепуганным дитятей. Что так встревожило пони?
Я прочесал лиственный подлесок. На моих кожаных штанах осели расплывшиеся капли росы. Смазка, которой была пропитана кожа, окутала капли, и они превратились в пестрые блестки.
На прогалине паслась другая кобыла. Почуяв меня, она с хрюканьем скрылась в зарослях черемухи. Это была не кобыла, а какой-то ублюдок. Смоляно-черный дикий кабан проник на выгон к лошадкам и, разорвав проволоку ограждения, свиным галопом помчался в сторону озера, к спасительным камышам.
Я отключил электротабунщика и починил проволоку. Когда я поднял глаза, все шесть кобылок стояли на опушке, заняв круговую оборону под названием «еж». Голова к голове. Я воззрился на вал лошадиных задов. Шесть пар копыт в оборонительной позиции, шесть пар прижатых ушей, а в середине «ежа» — жеребенок.
С самого детства я имею дело с лошадьми, но тут впервые увидел, как табунок пони вознамерился противостоять общему врагу.
Я спросил себя, как вышло, что маленький колючий зверек из древнего семейства высших млекопитающих, пожиратель насекомых, стал моделью для оборонительного маневра, которым пользуются люди? Человек умеет наблюдать, умеет думать, но откуда такой метод обороны известен лошадям?
