Наша тяжба поглотила множество денег, данных в задаток, и моя мать жаловалась, но дедушка одергивал ее: «Замолчи, я знаю, что делаю, я был у Магера».
На последней стадии процесса я тоже присутствовал на суде и до сих пор не понимаю, как удалось Магеру протащить меня в зал суда, как он добился, чтобы меня выслушали; наверно, дал взятку.
Вот дверь, через которую в течение года проходило несусветное количество людей, выигравших или проигравших дело. На двери висело объявление, где были перечислены назначенные на сегодня дела в порядке их слушания, и там было написано: Зудлер против Штритматтера — конокрадство.
Я прочел и испугался. Неужели мой дедушка конокрад? Но разве конокрад не хладнокровный, жестокий и кровожадный разбойник с черной бородой, косящим глазом, с ружьем и краденой женой? Не меньше двух жандармов нужно, чтобы притащить его в город и поставить перед судом.
Нет, конечно нет, Магер доказал, что дедушка никакой не конокрад, а порядочный человек и ничем не запятнанный житель нашей деревни, но затем этот маленький человечек широким жестом указал на меня и сказал: «Конокрад? Вот он сидит. Допросите его!»
Я побледнел и ждал, что меня тотчас возьмут под стражу, но маленький Магер успокаивающе помахал мне рукой, и председательствующий явно против воли вызвал меня вперед, всем своим видом показывая, что совершает нечто совсем ненужное. Он спросил меня: «Тебе дедушка велел гнать кобылу домой?»
И я ответил: «А что, я и сам с усам!» — и слушатели расхохотались, услышав мой ответ, а председатель пригрозил удалить слушателей из зала суда. Стряпчий Хундертмарк, защитник Зудлера Карле, выразил протест против привлечения несовершеннолетнего к участию в судебном заседании, но каким-то образом мое высказывание оказало влияние на исход дела, и все это благодаря Магеру.
Мы выиграли процесс, и я тоже стал уважать Магера, я его почти полюбил за то, что он такой умный и искусный в толковании закона, но первого школьного дня после рождественских каникул я боялся, потому что думал: в школе мне теперь дадут прозвище конокрад, но случилось совсем иначе. Я стал на несколько дней героем класса, и все мои товарищи хотели гулять со мной по двору, положив руку мне на затылок. У нас, в деревенской школе, это было внешним выражением дружбы, а если при этом всем остальным говорилось: «Мы друзья, мы друзья, бе-е-е, бе-е-е, бе-е-е», то это было выражением такой дружбы, которая сегодня обозначается словом «нерушимая».
