Ближневосточная новелла | страница 21



А через неделю Эфрат вернулся из Еврейского агентства в Хайфе с двумя радостными вестями: им дали квартиру в самой Хайфе и вместе с квартирой — младенца, которому всего пять месяцев!

Вечером в четверг 22 апреля 1948 года Тора Зонштайн, разведенная женщина, которая жила с ребенком над квартирой Саида С., услышала слабый плач младенца, доносившийся со второго этажа. Она просто ушам своим не поверила, но неумолкавший жалобный крик заставил ее встать с постели и спуститься этажом ниже. На ее настойчивый стук никто не ответил. Пришлось взломать дверь. Она нашла в кроватке младенца, посиневшего от крика, и унесла его к себе.

Тора думала, что скоро все образуется, но через два дня она убедилась в обратном. Ей было не под силу держать ребенка у себя, и она отнесла его в Еврейское агентство в Хайфе, полагая, что там найдут какой-то выход.

На свое счастье, Эфрат Кошин заявил в Еврейском агентстве — и подтвердил это документами, — что они с женой не могут иметь потомство, и ему предложили в виде исключения дом в самой Хайфе при условии усыновления младенца.

Убедившись в бесплодии Марьям, Эфрат давно хотел усыновить ребенка. И вот этот невероятный, хоть и запоздалый подарок судьбы! Ребенок, конечно, изменит жизнь Марьям и отвлечет ее от странных мыслей об арабчонке, брошенном, словно полено, в грузовик смерти.

Итак, это произошло в четверг 30 апреля 1948 года. Эфрат Кошин, его жена Марьям и чиновник с петушиным лицом из Еврейского агентства, несший пятимесячного ребенка, вошли в дом Саида С. в ал-Халисе.

В тот самый день Саид С. и Сафия горько плакали после очередной безуспешной попытки вернуться в Хайфу. Опустошенный, почти потерявший сознание от усталости, Саид уснул в пустом классе здания средней школы, что напротив известной тюрьмы в Акке, на берегу западного моря.

Сейчас они сидели в своей бывшей гостиной. Саид ничего не брал в рот, а Сафия отпила кофе, принесенный Марьям, проглотила кусочек печенья. Марьям все так же любезно улыбалась им.

Саид осматривался, волнение его возрастало по мере того, как Марьям рассказывала. Время тянулось невыносимо. Бесконечно долго он и Сафия были пригвождены к своим местам, мучительно ожидая чего-то неведомого, недоступного воображению.

Марьям выходила, что-то делала в других комнатах. Когда она скрывалась за дверью, они продолжали прислушиваться к шарканью ее туфель по кафельным плиткам пола. Сафия отчетливо представляла: вот Марьям идет по прихожей в кухню, справа спальня…