В 1913 г. Куроно Есибуми и В. П. Панаевым был издан «Самоучитель японского языка», также преследовавший цель «предоставить возможность занимающимся близко подойти к живой речи японцев». Составители сочли «своим непременным долгом выразить глубокую благодарность приват-доценту Санкт-Петербургского университета Владиславу Людвиговичу Котвич, содействовавшему Куроно в течение многих лет в разрешении различных вопросов, касающихся японской грамматики, приват-доценту Санкт-Петербургского университета Алексею Ивановичу Иванову, неоднократно помогавшему в формулировке некоторых правил той же грамматики». Участие этих двух в будущем прославленных ученых повысило научную значимость «Самоучителя».
Вместе с тем некоторые данные свидетельствуют о том, что в преподавании японского языка в Петербург
ском университете тех лет имела место и известная книжность, отставание от живой, прежде всего простонародной, японской речи. Конечно, всякий, кто изучал восточные языки, знает, что учебник часто бывает далек от живого языка, недостаточно передает фонетику я ту бездну интонаций, которыми изобилует живая речь.
В 1913 году Н. А. Невский в качестве студента-практиканта в первый раз посетил Японию. На всю жизнь у него сохранились воспоминания о том, как впервые в гостинице он заговорил по-японски. Он старательно подбирал слова и выражения, произнося их точно по выученным правилам, но — увы! — прислуга с любопытством толпилась вокруг, кланялась, однако, видимо, не понимала его. Из дверей соседнего номера появился пожилой, интеллигентного вида японец в очках, послушал и вежливо, медленно произнося слова, сказал:
— Сударь, вы изволите говорить на языке классических книг средневековья. Поэтому людям трудно вас понять.
Эту историю рассказал в начале 60-х годов авторам этих строк видный японский ученый-этнограф Macao Ока. Он вспоминал, что Н. А. Невский, весело смеясь, не раз рассказывал ее своим японским друзьям. Кстати, даже если этот эпизод преувеличен до курьеза, до анекдота, он не может бросить и малейшей тени на Куроно Есибуми и его коллег. В 1950 году первый текст разговорного китайского языка, которому обучал студентов Восточного факультета китаец с русской фамилией Ниткин, начинался с двух фраз: вопроса «Ни туй син?» (Ваша фамилия?) и ответа «Би син Ван» (Моя фамилия Ван). Так вот, китайские студенты, которые вскоре в большом числе появились в Ленинградском университете, слыша это, всегда смеялись. Дело в том, что изысканная вежливость, которой старательно обучал нас добрейший Владимир Краснович: «Ваша драгоценная фамилия?» — «Моя, ничтожного, фамилия Ван», давно ушла из жизни, во всяком случае, тех слоев общества, которые представляли эти студенты. Простая истина — живой язык изменяется достаточно быстро и не всегда учебники и учителя, оторванные от родной почвы, поспевают за ним.
