Особой популярностью у экскурсантов пользуется стол с Гитлером. Земные знаменитости — знаменитости и в Застолье. Особенно если связанные с ними ассоциации возвращают Пирующим острое воспоминание детского земного страха и любопытства, когда, к примеру, зажав руки между коленками и даже придвинув ладони повыше к паху, они наблюдали за тем, как взрослые колют во дворе опрокинутую на спину свинью (мы все — свиньи, заколотые Распорядителем Столов, пошутил Бруталюк).
Гитлер посажен за стол с евреями. Совершенное Гитлером потеряло для них прежнюю остроту — в конечном итоге они все здесь, где рано или поздно окажутся все живущие. Несколькими годами раньше, несколькими годами позже, какая, в конце концов, разница в сравнении с вечностью? Даже наоборот, кому-то из них сохранена таким образом вечная молодость. Вопрос о возрасте умерших особенно мучителен для живущих, ведь, с одной стороны, им хочется прожить как можно дольше, а с другой стороны, они не могут не понимать, что на так называемом «том свете» вряд ли кто-то станет бросать кости, чтобы определить, к какому возрасту их вернуть. Особенно повезло погибшим целыми семьями. Они так и сидят за одним столом, сохраняя привычную субординацию возрастов и семейных ролей. Это жертвы цунами, раздавленные в землетрясениях, погибшие в этнических чистках. Наоборот, умершие в разное время супруги оказываются чрезвычайно разочарованными Застольем. Мужчина, умерший в расцвете лет, может увидеть во время экскурсии свою жену, усохшую старушку. Метания души, разочарование, жалость привычно отмечает в этом случае Распорядитель Столов на его лице. Именно по этой причине он не занимается воссоединением семей в Застолье. Кому повезло, тому повезло. Он рассаживает умерших по дате кончины, что создает между ними некую новую общность. «Со смертью он только добавил проблем» — это было сказано в Застолье не вчера. Неожиданностью развал семей оказывается только для вновь умерших. Старомертвые об этом ничего не говорят, а лишь пожимают плечами: «Только это?» Распорядитель Столов, замечая эти ужимки, хмурится, делая попытку возразить, но в итоге только машет рукой и удаляется к себе.
Гитлер все время плачет, потому что евреи смеются над его любовью к вареным яйцам. «Ну ведь правда, — говорят они, — можно еще раз умереть, теперь уже со смеху, глядя, как шевелятся его усы, когда он запихивает яйцо в рот».
И правда, пока Гитлер старается изо всех сил произвести как можно меньше шума, разбивая скорлупу яйца, все сдерживаются. Тем более сильный взрыв хохота поднимается над столом, когда он незаметно, глядя в сторону, осторожно кладет яйцо в рот. Усы его снова топорщатся, а из глаз по щекам вскоре начинают течь слезы, отчего евреи за столом икают, давятся пищей, сбрасывают ее изо рта в салфетку, а другой салфеткой отирают собственные слезы.
