— Отчего не надо?
— Поздно.
Не слушая, она прищипнула кожу на обнаженном плече покойницы и воткнула иглу. Медленно погнала поршнем желтое масло.
— Прекрати!
Павел Романович взял ее за руку. Женя вырвалась с неожиданной силой. У нее были огромные, во всю радужную, зрачки. Попыталась оттолкнуть Дохтурова.
И тут жутковатое подозрение закралось ему в душу.
— Ты впрыснула ей дигиталис?
Женя сказала сквозь зубы:
— Да. Конечно. Пусти!
— Приготовляла разведенный раствор? — Он с ужасом ждал ответ.
— Зачем?
— Затем, что я велел! — закричал Павел Романович.
— Ты ничего мне не говорил. — Женя покачала головой. Она была удивительно, невозможно спокойна. — Это обморок. Я все сейчас сделаю. Не мешай.
Она вновь склонилась над трупом. Дохтуров схватил ее за плечи, стиснул и повлек прочь. Сестра рванулась бешено — и освободилась. Он не ожидал такой силы, разжал руки. Женя отлетела назад и упала спиной на тумбочку возле кушетки. Со звоном покатился на пол серебряный поднос с пустыми ампулами и склянкой.
Павел Романович наклонился и поднял ее — склянка была с неразведенным раствором дигиталиса.
Он шагнул к медицинской сестре, которая только сейчас поднялась на ноги, развернул к себе и рванул за рукав халата. Раздался треск, рукав отскочил, повиснув на нитке. На плече у Жени была красная точка от недавней инъекции.
«Себе вколола морфий, себе! Вот дрянь! Неврастеничка! Не вынесла, извольте видеть, душевных переживаний. Морфий! Оттого и невозмутимость. Она в наркотической эйфории…»
Тут отворилась дверь смотровой, и в неширокую щель просунулось лицо городового. Он посмотрел на растрепанного доктора, на его изгаженные брюки, на медицинскую сестру в разорванном халате. Глаза у стражника округлились.
А потом он взглянул на кушетку.
— Вашродь… господин доктор… что ж это?..
— У ней обморок! — крикнула Женя.
— Обморок?.. — Городовой шагнул в смотровую. — Марья! Машенька!..
Голос у него оборвался. Он повернулся, посмотрел недоуменно, непонимающе. Потом кровь отхлынула у него от лица.
Следом сунулся один из приказчиков. Павел Романович бессильно наблюдал, как тот подходит к кушетке, склоняется над покойницей.
— Так ведь померла… — пролепетал приказчик. Он быстро перекрестился. — Упокой ее душу… Тут прямо и померла! У дохтора в лазарете!
— По-мер-ла?.. — очень тихо переспросил Семичев.
И вдруг взревел:
— Как же так?! Что вы с ней сотворили, ироды?!
Павел Романович побледнел. Он ничего не ответил — да и нет слов, что помогут в такую минуту.
