Варвара Степановна сунула в ботинки по чулку, затолкала их поглубже в носок, чтоб кожа не смялась, привязала один к другому шнурком — не потеряются, и положила на шаль с зайчиками. Тут же легли два платья, юбка с белой кофтой, а сверху паспорт с письмом Федорова брата: на Енисей так на Енисей!
Глянула на портрет мужа — не оставлять же им!
Федор смотрел на нее как и в жизни — ласково и виновато. Фотограф переснял его с паспортной карточки, но подрисовал белую рубаху с галстуком. Федор сроду галстуков не носил, называл их хомутами. Шея на портрете получилась длинная и тонкая, будто хозяин вытягивал ее, куда-то всматриваясь.
Подсунула пальцы под портрет — не снимается. Крепко прибит! Поднесла табуретку, стала па нее (куда легкость девалась!), подергала рамку, потом заглянула под нее: шляпка гвоздя больше, чем петелька. Вцепился Федор в стену родного дома, не хочется ему, видать, отсюда никуда.
«А я куда устремилась? Мне-то зачем уезжать неведомо куда, по чужим углам скитаться?!»
Слезла Варвара Степановна с табуретки, постояла, задумавшись, перед мужниным портретом, всплакнула: «Пошто оставил ты меня, Федя, без ласки, без защиты? Тебе одному я и была нужна, один ты меня ценил и понимал. Как жить дальше, Федя, скажи, родимый?»
Смахнула слезу и принялась собирать невесткины вещи: затолкала в чемодан расфуфыренные платья, простыни, глаженую-переглаженую скатерть, банки-склянки и голубую щетку для волос, похожую на печать. Кремовый платок задержала было, жалко расставаться: больно хорош, но тут же укорила себя за «слюнтяйство», и платок туда же, к тряпкам. Чемодан так раздулся, что крышка не подчиняется. Сняла Варвара Степановна веревку, что над плитой висела, перевязала чемодан, поставила его у двери и принялась за Алешкины вещи.
«Еще чего захотели! Я— уезжай, а они тут царствовать на моем добре будут? Пускай сами едут, а я уж как-нибудь тут, дома, в родном кутке проживу!»
Не прошло и получаса, как она выставила на крыльцо два чемодана. Следом вылетел полосатый узел. Хотела вынести и Федоров баян, но одумалась: недостоин его Алексей.
Потом Варвара Степановна заперлась на ключ и задвижку, подошла к кровати, опустилась на колени и, сунув голову в мягкий бок перины, той самой перины, чго еще для Васьки готовилась, горько заплакала...
Глава вторая
Если б на ногах были счегчики, они точно определили бы, сколько километров итмахал за день Алексей, сколько грязи перемесил своими видавшими виды армейскими ботинками.
