Алексею за это дело попало, ремешком отвозила. В тот же день пошла Варвара Степановна в магазин, стоит у кассы и чувствует — кто-то толчется у нее под ногами, глянула, а это Надежда, от горшка три вершка,— кулаками ее по коленям молотит, за Алешку...
Что красивая девка выросла, то красивая — большеглазая, густобровая,— ничего не скажешь, но пускай бы она красовалась в другом доме, в другой семье...
Варвара Степановна смотрела, как на полках в шкафу рядом с ее простынями легли чужие простыни, как отодвинули к стенке ее шелковое платье, что надевалось по праздникам, и повесили пестрые, оборчатые, наодеколоненные платья. На тумбочке разместились банки-склянки, тут же голубела круглая, как печать, щетка для волос.
— А это вам...
Не посмела Надежда в руки дать, раскинула на подушке шерстяной кремового цвета платок с яркими цветами по углам — такой невесте подарить не стыдно. Да только никто не нуждается в подачках! Хмыкнула и отвернулась: нас не купишь.
— Зачем вы так? — жалобным голоском спросила Надежда. — Что я вам плохого сделала?
— Не сделала, так сделаешь! Ты ж своих родителей дочка.
Вспомнила Варвара Степановна, как Васька-измен-щик подлый примирения с ней искал, остановил как-то на улице, дорогу загородил:
— Хватит нам, Варя, хватит! Не держи на меня сердца, так уж вышло. Любовь у нас, тут уж ничего не поделаешь, сердцу не прнкажошь... Может, детьми породнимся, а, Варя?
— Чего столбом выперся? — двинулась на него. — Давай проходи себе! Бесстыжие глаза убери!
И ушла, до боли в суставах распрямляя плечи.
Убежала бы, уехала куда глаза глядят, да куда из своего гнезда денешься? Тут и домишко, и огород, и сад. В каждой кочке свой пот и свои слезы...
— Если б отец был жив,— услышала она,— он бы по-другому невестку встретил!
— Отец твой у меня и пикнуть не смел! — взорвалась Варвара Степановна. — Я тут одна полновластная хозяйка, сама себе указ!
•— Ладно, мама, ладно, успокойся. Я тебя понимаю, и ты меня пойми. От того, что ты злишься, ничего не изменится. С Надей мы никогда не расстанемся. Пока живы... Мама, я товарищей пригласил... Посидим в ресторанчике па вокзале. Чтоб тебя не обременять. Посидим, поговорим, как люди. Собирайся, мама.
Варвара Степановна медленным взглядом обвела комнату. Возле комода стоял чужой чемодан, на столе — чужая скатерть с острыми складками от утюга, видать, сто лет пролежала, дожидаясь своего часа, чтоб иа чужом столе покрасоваться. У кровати приткнулся, будто человек пригорюнился, полосатый узел.
