И только утром мы поняли, что Сонину маму уже не разбудить...
Соня осталась с нами. В далекой Киргизии, в городе Пржевальске, мы с ней закончили школу, вместе вернулись домой и хотя сейчас живем в разных концах города, все равно рядом. Не знаю, если бы у меня была сестра, стала бы она мне роднее Сони?
Глава четвертая.
Я открыла окно и только сейчас почувствовала застоявшуюся духоту в комнате. Свежий ветерок накинулся на меня, обшарил с головы до пят. Где-то, кажется совсем рядом, залаяла собака, мальчишеский голос позвал: «Фрейд, ко мне!» Я облокотилась о подоконник и тут же отпрянула: засохшие хлебные крошки острыми песчинками впились в мои локти. Опять сын кормил птиц, а с подоконника не смел! Обещал подвесить кормушку, да так и не собрался. Много птиц слетаются сюда, а хозяйничают преимущественно воробьи, забавно наблюдать за ними. Неуклюжий голубь только нацелится в облюбованный кусок, как воробьишко тут же выхватывает у него из-под носа, относит в сторону, клюет, а сам косится на «гиганта».
Говорят, у Петропавловской набережной видели розовую чайку. Что это за чудо такое? Появились в наших краях и аисты. Почему она не пришла, Таня? Хотя бы позвонила! Отправила «парламентера»! Но о чем Фил все-таки хотел поговорить со мной? Как и чем я могла помочь ему? От чего спасти? Предлог! Войти в наш дом, реабилитироваться. Нет, подлость прощать нельзя ни при каких обстоятельствах! Иначе ее не искоренишь.
Легковые автомобили, визжа тормозами, подкатывались у перекрестка один к другому и замирали, помаргивая красными глазками, в ожидании зеленого сигнала светофора. Время движется к полуночи, а людей на тротуарах не меньше, чем днем, только сейчас никто не бежит, пытаясь обогнать друг друга, лавируя в толпе, как ручеек среди камней; жизнь как бы утихомирилась, призамедлила свой стремительный бег.
Над кинотеатром через улицу вспыхивает, будто пульсируя, неоновое слово «Призыв» — там идет фильм «Блокада». Никогда не забыть ленинградцам девятьсот страшных блокадных дней. Мой дед наотрез отказался эвакуироваться. В народное ополчение его не взяли — стар, так он пошел на завод, в свой кузнечный цех: «Пока меня ноги держат, руки слушаются — буду работать!» Бабушка осталась с ним: «Меня от моего родимого только смертушка оторвет».
Они умерли от голода...
А моя дочь может откусить булку с маслом и швырнуть ее в бачок для пищевых отходов.
Ох, и устала же я от своего праздника, устала от усиленного внимания к своей персоне! Сколько добрых слов наговорили мне сегодня, сколько приписали подвигов, которых я не совершала. На моем участке семьдесят хроников: сердечники, легочники, гипертоники, язвенники — они обязаны периодически являться в поликлинику— речь-то идет об их здоровье! Так нет, ждут персонального приглашения от врача. Приходится разговаривать на повышенных тонах, «открытым текстом», как любит выражаться Павел, растолковывать, что значит для них диспансеризация. Обижались! Груба. А сегодня и это на балансе моих заслуг. Забота!
