— О чем зашелся? Все в деревне жалеют тебя и лают Катьку последними словами. У других тоже мужики баб колотят. Чего в семьях не приключается. Но никто мужиков в тюрьму не запихивал, мало что побил, а не заслуживай и не получишь. Меньше пить надо. А коль виновата сама — молчи!
Они стояли обнявшись. И Колька понял, как не хватало ему все эти три года матери, как он скучал по ней.
— Мамка! Как хорошо что ты у меня есть! Одна из всех не забыла и не бросила, всегда помогала, думала про меня и ни разу не попрекнула,— вырвалось на всхлипе.
— Кинь пустое лопотать. Собирайся живо,— потребовала Евдокия, выпустив сына из объятий.
— Не обижайся, я участковому обещал устроиться на работу. Он «пасти» станет, может в деревню возникнуть, чтоб меня проверить. Я у него под надзором, ну, а перед деревенскими совестно будет. Лучше потом, когда все уладится, навещу тебя. А теперь не серчай...
— Что ты городишь, какой из тебя работник нынче? Глянь, два мосла и горсть соплей! Тебя за лопатку спрятать можно. Отдохни, подкормись, отоспись немного. Душу успокой! Твоей Катьке сколько ни дай, все мало. Сущая прорва! — кипела Евдокия.
— А как узнала, что я вернулся?
— Катька позвонила. Сказала, будто едва через порог ступил, уже ей хотел башку свернуть. Пришлось милицию снова вызывать. Вот шельма рогатая! В деревню змеюку надо воротить, чтоб там ее кнутами выпороли.
— Эту уже ничто не переломит! — отмахнулся Колька безнадежно, добавив грустно:
— Коль в голове пусто, из задницы не прибавишь.
— То верно,— поддакнула Евдокия и, словно спохватившись, принесла на кухню две тяжеленные сумки. В них чего только не было: молоко и сметана, масло и яйца, сало и куры, уже готовые. Бери и ешь. Молодая картошка и огурцы, укроп и лук, даже свой хлеб, какой испекла ранним утром. Редиска и щавель тоже свои, даже банку варенья прихватила.
— Садись поешь! — подтолкнула к столу.
Колька, глянув на привезенное, забыл, что недавно поел, и уплетал сметану с картошкой, творог и огурцы, все вперемешку запихивал в себя. Остановился, когда желудок затрещал, отказался принимать. Но глаза остались голодными.
— Бедный мой мальчонка! Даже есть разучился. Поклевал как воробышек и все на том! Ha-ко вот денег тебе на первое время, чтоб не голодал. А когда сможешь, убеги ко мне в деревню хоть на недельку. Я ж тебя на ножки живо поставлю! — обещала мать.
— Тяжко тебе одной с хозяйством справляться, жалеешь, что из города уехала?
