…Томас Эндрюс, скрестив руки на груди, в полном одиночестве стоял в курительном салоне. Его взгляд рассеянно скользил по стене, отделанной панелями красного дерева, по огромной картине, висевшей прямо перед ним. Вокруг падала мебель, сверху доносились звуки музыки еще игравшего оркестра. Но старый конструктор не замечал ничего, он уже принадлежал миру мертвых, оставив всякую надежду и желание спастись. Два часа пятнадцать минут.
Оркестр играл мотив «Осени» — одного из гимнов англиканской церкви — скрашивал страшную картину гибели морского колосса. Но вот «Титаник» встал вертикально. Мелодия прервалась. Музыканты, пассажиры, офицеры и матросы, образовав один страшный, шевелящийся клубок, поглощались жадной водой. «Титаник» еще жил, даже сейчас, стоя под прямым углом, подобно башне фантасмагорического маяка, он еще боролся за каждую секунду, как будто его железная душа тоже боялась ледяных волн Атлантики. В эти мгновения лайнер был удивительно поход на перст, указующий в небо, взывающий к Господу. Людская гордыня разбилась о жестокий айсберг вместе с этим кораблем. Огни погасли, на миг вспыхнули вновь, опять воцарилась тьма, корпус «Титаника» дрогнул и с чудовищным грохотом раздираемого металла ушел на дно. Но это был еще не конец… В момент погружения я был выброшен из своего кресла сильным толчком, батискаф, сорвав найтовы, ударился о стену трюма. Утробный рев всасываемой внутрь корабля воды сотрясал даже многотонную гондолу моего аппарата. Снаружи в иллюминаторы бились пенные струи, минута — и они сменились однообразно вязкой темнотой. Я утонул, я мчался сквозь воды к далекому дну, погребенный в батискафе, запертом и отгороженном от свободы океанской волны десятками стальных переборок и палуб. Наверху осталась звездная ночь, шлюпки, обломки погибшего исполина и сотни еще живых, но быстро гибнущих в ледяной воде людей. Разум мой, наконец, осознал мрачную фантастичность и безысходный ужас положения вещей. Судорожно цепляясь за кресло в красноватом полумраке освещенной одинокой лампочкой кабины, я что-то истерически кричал, пытаясь, быть может, поймать ускользавшую от меня огненную ниточку надежды. Жуткий полет сквозь бездну продолжался, казалось, целую вечность. Очнувшись от приступа жестокого истеричного сумасшествия, я ждал, содрогаясь и душой и телом, удара корабля о дно океана, за которым, вероятно, могла последовать и моя смерть, если корпус батискафа лопнет. Мгновения текли, приближая неизбежное. Удар! Скрежет, пол и потолок меняются местами, головокружение, чувство падения достигает пика и сознание гаснет.
