— Долго же ты, — сказала жена, когда он надевал кимоно.
— Да, подзадержался…
— Думаю, что это с ним? — продолжала Ясуко. — Забеспокоилась даже, уж не стало ли плохо.
Ему действительно стало плохо от старомодной бани.
— Послушай, — вырвалось у Гисукэ, — может быть, нам перестроить баню?
— Как это перестроить?
— Да ванна совсем старая, заменить бы.
— Старая? А сколько же ей лет?
— Да лет двенадцать, наверно.
— Неужели так много? Но дерево крепкое, доброе, и не скажешь, что старое. Если всё менять, во сколько же это обойдётся? Кипарис сейчас, наверное, очень дорог.
— Правильно, кипарис стоит дорого, а мы купим современную ванну из синтетического материала. Это несравненно дешевле.
— Синтетика? Это же ширпотреб, дешёвка. Даже стыдно заводить в доме такое. То ли дело благородное дерево!
— Ничего подобного! Сейчас во всех хороших домах такие ванны. А сооружений с топкой внизу уже нигде нет.
— Не знаю, может и так… Но ведь все знакомые восхищаются нашей кипарисовой баней.
— Сколько бы знакомые ни восхищались, а мне самому она надоела. И потом, ты уверена в их искренности? Может быть, они на словах хвалят, а про себя смеются над нашей старомодностью.
— Пластиковая ванна… — неодобрительно сказала Ясуко. — Это получится, значит, как в нынешних многоквартирных многоэтажках.
У Гисукэ даже сердце ёкнуло. Не ко времени затеял он разговор о европейской ванне. Придётся оставить до другого раза.
Придя к себе, Гисукэ улёгся в постель и раскрыл журнал. Попробовал читать, но так и не перевернул ни одной страницы. Перед глазами всё время стояла Кацуко. Молодое тело, упругое и гибкое. Кожа гладкая, как смоченное водой мыло. Такой женщины он ещё не встречал. Он не мог от неё оторваться, всё гладил, гладил и испытывал настоящее счастье в её сильных и нежных объятиях. Вчера ночью он забыл свой возраст, почувствовал себя молодым и выложился до конца. Сейчас это воспоминание будоражило, волновало кровь.
"Одними воспоминаниями сыт не будешь", — подумал Гисукэ и решил, что в ближайшие дни обязательно съездит в Намицу. Пусть всё повторится. Его жизнь обрела новый смысл.
Энергия так и переполняла Гисукэ, и это сказалось на его политической деятельности.
В городе стали замечать, что Гисукэ Канэзаки зачастил в Кумотори. Раньше он бывал там крайне редко, а теперь, ссылаясь на дела, на необходимость поддерживать связь с провинциальным комитетом "Кэнъю", стал ездить раз или два в неделю, нередко задерживался на ночь. Если бы кто-нибудь поинтересовался содержанием его бесед с партийным руководством, вряд ли бы он получил вразумительный ответ. Гисукэ, конечно, порой встречался с кем-нибудь из партийного комитета, но всегда накоротке и без особого повода. Таким образом он хотел обосновать необходимость своих "командировок".
