Петр Федорович, пересчитав доски, сказал:
— Тут на три хаты хватит. С гаком.
Утром на наряде он провел короткое собрание колхозников, где и было принято решение: досками, оставшимися после обустройства домов Бороницыных и Ермаченковых, выстлать полы в новом доме инвалида-фронтовика Дмитрия Ивановича Степаненкова.
Скудновато жили в Прудках. Редкое благо делили либо на всех поровну, либо отдавали тому, кто нуждался особо. Степанята — самая большая семья в Прудках. Пятеро детей. Дмитрий воевал в танковой бригаде. Был механиком-водителем Т-26, потом «тридцатьчетверки». Два раза горел. Под Можайском его вытащили из танка за минуту до взрыва боеукладки. Выжил. Но ногу в полевом госпитале отхватили выше колена.
В то утро после наряда старики собрались возле бороницынского дома с плотницким инструментом. И закудрявились золотые стружки, зазвенела тетива, отбивая прямую линию на кромке доски, захлопали топоры, запели пилы. Кто ладил лаги, кто подкатывал под дубовые «стулья» подмостников валуны, чтобы пол лежал твердо. Быстро оттесали и выстрогали первые половицы, обрезали по размеру и стали заносить где через двери, а где и подавать прямо в окно. Окна выставили.
— Давай, давай! Не мешкай! — подбадривали друг друга старики и инвалиды.
— Ничего, мужуки! Отстроим дворы лучше прежних! Внуки еще поживут!
— Поживут! Поживут!
А Воронцов с Иванком тем временем въезжали в Красный лес.
— Ничего мы так не найдем, — сказал Иванок, глядя по сторонам. — Но мне все равно тут нравится. Саш, скажи вот что: кто у снайпера самый опасный враг?
— У снайпера? — Воронцов ехал впереди. Гнедой был подкован на передние копыта, и они постукивали, когда лошади выбирались на твердую дорогу. Лейтенант обернулся к напарнику и ответил: — Он сам.
— Это как же?
— Снайпер непобедим, если не допустит ошибки. Обычно единственной. Поэтому ему трудно учиться на своих ошибках.
— Странный ты человек. То веселый, то молчишь часами. О чем ты думаешь?
— Человек не должен рассказывать о своих мыслях.
— Даже другу?
Он оглянулся на Иванка. Так же, как и он, Воронцов очень часто терял друзей. На фронте так: познакомился, сдружился, поделил котелок каши и индивидуальный медицинский пакет, а через минуту твой друг уже лежит на земле с пробитой головой. Уже ничем ему не поможешь.
— Другу — иногда. Только другу. Мысли — это то, где человек может побыть в одиночестве. Или там, где ему хотелось бы оказаться. Или с тем, с кем хотел бы побыть. Даже в окопах, среди скопища людей, можно побыть на родине. Но об этом надо молчать. Иначе товарищи скажут: он заскучал. И начнут смотреть, как на покойника. Ты все это хорошо знаешь сам.
